МИР ЕСЕНИНА - 2007

 

 Home      Об авторе      Биографические очерки      Ташкентская есениниана      Поэтический венок      Есенин и его окружение

 
Содержание:
         
С.А.Есенин Памяти Ширяевца
Сергей    Зинин   Александр Ширяевец  и  Сергей  Есенин 
Семен  Фомин   Похороны  поэта А.Ширяевца                          
Ташкентские страницы биографии поэта А.В.Ширяевца
Переезд  в  Ташкент 
«Чиновник»    -    не  имеющий  чина
Вступление  в    поэзию
Февральская           революция  
Смутное  время
Октябрь  1917  г.
«Свободный  Туркестан»
Студент  Туркестанского  народного  университета
Туркестанские  мотивы
Против    футуриста    В.Маяковского
Против    имажиниста  В.Шершеневича
 Голодные    годы    
София Око-Рокова  Александру Ширяевцу 
Лариса Гулиянц     Два Александра   
Сергей Южный     А.В.Ширяевец в Бухаре
Сергей Зинин, Альбина Маркевич О найденных в Ташкенте письмах и стихотворениях А.В.Ширяевца
Альбина Маркевич   Невеста поэта А.В.Ширяевца
С.И. Зинин   Страстный поклонник поэзии .В.Ширяевца
О. Потоцкий    Скворечник Есенина 
Сергей  Мельник  Памятник  стихотворению А.В. Ширяевца
А.Ширяевец. Мои стихи певучей изразцов…
Тарасова Н.С. «Русалки  изумрудный взгляд…» 
Сергей Городецкий  Александру Ширяевцу  
Борис Голендер  Поэт Павел Поршаков  -  друг Александра Ширяевца
Александр Ширяевец   Письма П. С. Поршакову  (1913–1914 г.)
С.Ю. Поэта Александра Ширяевца помнят в Узбекистане
 
 pink_blue.gif
 С.А.Есенин
 
            Памяти Ширяевца
            Мы теперь уходим понемногу
            В ту страну, где тишь и благодать.
            Может быть, и скоро мне в дорогу
            Бренные пожитки собирать.
            Милые березовые чащи!
            Ты, земля! И вы, равнин пески!
            Перед этим сонмом уходящих
            Я не в силах скрыть своей тоски.
            Слишком я любил на этом свете
            Все, что душу облекает в плоть.
            Мир осинам, что, раскинув ветви,
            Загляделись в розовую водь!
            Много дум я в тишине продумал,
            Много песен про себя сложил,
            И на этой на земле угрюмой
            Счастлив тем, что я дышал и жил.
            Счастлив тем, что целовал я женщин,
            Мял цветы, валялся на траве
            И зверье, как братьев наших меньших,
            Никогда не бил по голове.
            Знаю я, что не цветут там чащи,
            Не звенит лебяжьей шеей рожь.
            Оттого пред сонмом уходящих
            Я всегда испытываю дрожь.
            Знаю я, что в той стране  не будет
            Этих нив, златящихся во мгле…
            Оттого и дороги мне люди,
            Что живут со мною на земле.
             
            Красная новь, 1924, № 4, с.128
             
 
                          Сергей    Зинин
   Александр Ширяевец  и  Сергей  Есенин 
Упоминание  имени Александра Ширяевца обычно  ассоциируется со строками  замечательного  стихотворения  С.Есенина «Мы теперь уходим понемногу…», напечатанное   им после смерти близкого  друга под названием «Памяти Ширяевца». Многолетние     взаимоотношения  этих двух поэтов  обычно  рассматриваются   с креном в одну сторону. Чаще  в  публикациях   сведения о  «волжском  баюне»  приводятся  как  сопутствующие   творческой  биографии  С.А.Есенина.  К творчеству же самого А.Ширяевца обращаются  редко.
Библиографический перечень  работ о   А.Ширяевце  не очень велик. В 1981 г.  Т.К..Беляева   (Савченко) защитила диссертацию  на тему «Александр Ширяевец и русская крестьянская поэзия первой четверти ХХ века». Это был значительный вклад в  изучение  творчества одного из представителей новокрестьянской литературы, так как до этого о   А.В. Ширяевце знали  лишь  по немногочисленным  публикациям  20-х годов. Вне поля зрения  исследователей   оставались  прозаические произведения А.Ширяевца,  стихи туркестанской тематики, произведения для детей,  пьесы на сказочные сюжеты,   его       оценка    поэзии   современников. Частично эти вопросы  отражены в публикациях Т.К.Савченко, Ю.Б.Орлицкого,   П.И.Тартаковского, С.И.Субботина и др., но  обобщающей  монографии о творчестве   А.Ширяевца нет.
У  С.Есенина и А.Ширяевца   много общего  на  начальном  этапе творческого пути. Оба были выходцами из  деревенской среды,  с раннего детства  хорошо знали русское народное творчество, получили  начальное образование в  церковно-приходских  сельских школах,   самостоятельно  предпринимали попытки  заявить о себе поэтическим словом,    повышали  свое филологическое образование в  негосударственных  высших учебных заведениях (Есенин в Народном университете Шанявского, а Ширяевец в Туркестанском народном университете). Этот  перечень можно  продолжать, но  не  следует    забывать,  что при   несомненном   сходстве   в  их творческих биографиях  было немало  принципиальных  различий.
А.Ширяевец старше С.Есенина на 8 лет. Раньше, чем Есенин, начал публиковать свои стихотворения в  туркестанских  и российских газетах и журналах.  Жили они  далеко друг от друга. Если  творчество    С.Есенина   развивалось  непосредственно  в  российской культурной среде,  в условиях творческого  контактирования    с  литературной  аурой  столичного  общества,  то   поэтическая   биография  А.Ширяевца  формировалась  в далеком Туркестанском крае  на  окраине Российской  империи, куда он переехал в 1905 году,   в обществе    провинциальных поэтов.   С.Есенин  быстро стал профессиональным  поэтом, в то время  как А.Ширяевец,  окончив в 1906 г.  в Ташкенте почтово-телеграфное училище, долгие годы трудился  в казенных  условиях   чиновничьего мира. 
Почтовое начальство невзлюбило А.Ширяевца  за то, что он  без  их  разрешения  стал публиковать  стихи и  очерки, в которых показывал неприглядную, рутинную  жизнь местных  чиновников. Ташкентский друг  П.Шпак вспоминал: «Надо было по закону испрашивать разрешение начальства на право поместить свои  произведения. Он не шел на это и скрылся под псевдонимом Ширяевца. За что он был гоним. Так, из Ташкента его угнали в Коканд, потом в Кизиль-Арват Закаспийский, Асхабад, Бухару и т.д. Таким образом, в течение 3 лет он кочевал по всему Туркестану, пока не свалился в Бухаре от тропической малярии».(1) Об этом  трудном периоде  А. Ширяевец писал в  1913 г. в «Автобиографии»: «Исколесил чуть ли не весь этот край».
Первые  стихи и прозаические зарисовки  А.Ширяевца  были опубликованы в 1908 г. В  газете «Ташкентский курьер»    попытался  привлечь внимание к непривлекательной жизни  служащих   почтово-телеграфного ведомства,  в которую   никак  не мог вписаться.  В Туркестане он  постоянно ощущал себя  оторванным от родных российских корней. «На чужбине невеселой эти песни я пою, - писал он в  стихотворении «На чужбине».  – Через горы, через долы вижу родину свою».  Неудивительно, что в ранних  стихотворениях  А.Ширяевец больше  воспевал   красоту    поволжской природы, поэтически рассказывал  о  русских обрядах и  народных  традициях. Его стихи были замечены, некоторые, например, «Гвоздики алые» стали любимыми  романсами и песнями.  В 1911 г. в  ташкентском  сборнике «Стихи» А.Ширяевец  опубликовал  36 стихотворений, профессионально и объективно оценить  которые  в Туркестане    не было возможности, поэтому он  пишет письма в российские журналы, обращается к известным мастерам слова. В качестве примера можно привести  письмо   писателю  И.Бунину: 
« Настоящая моя жизнь протекает, как и жизнь всякого казенного человека,  под гнетом различных циркуляров и среди служебных дрязг. Приходится служить в таких трущобах, где нет ни настоящих людей, ни настоящей жизни.  Даже хороших книг достать негде, выписывать не позволяют  более чем скромные средства. Только в  писании  и отводишь душу, но все время меня гложут сомнения, все время мучат вопросы: стоит ли? Есть ли во мне  хоть  микроскопическое дарование?  Ведь таких стихов  на теперешнем литературном рынке тысячи.  И вот, не зная Вас лично,  но,  зная как писателя, обращаюсь к Вам за разрешением своих сомнений, обращаюсь  к Вам потому,  что в современной литературе Вы стоите вне всяких  партий и кружковщины, и думаю, что Вы дадите  самую верную оценку моим стихам. Сознаю, что поступаю дерзко, отрывая вас этим письмом от работы, но думаю, что Вы чутким сердцем поэта извините  мой поступок. Ведь и Вы, наверное,  переживали пору, когда сомнения не дают покоя т когда не чувствуешь почвы под ногами… Надеюсь, что хоть несколько строк уделите мне, за что буду Вам премного благодарен.  Ваш покорный слуга. Александр Абрамов (Ширяевец)». (2).
Почтовая связь с центром России  была   единственной отдушиной.  А.Ширяевец   переписывается с  Н.Клюевым,  И.Буниным, А.Коринфским, И.Белоусовым, Е.Замысловской, В.Миролюбовым и др., находя поддержку и получая   от них книги, журналы.  Летом 1913 г.    Н.Клюев  прислал  книги   «Сосен перезвон», «Братские песни», «Лесные были» с автографами. Сохранился клюевский инскрипт  на книге  «Братские песни»:  «Брату Александру Ширяевцу Николай Клюев 1913 г.».  Н.Клюев оказал заметное влияние на последующее творчество и мировоззрение А.Ширяевца. (3)
      Каждое полученное письмо было  событием в  жизни  А.Ширяевца.  Он   писал  в Ташкент другу  П.Поршакову: «Судьба моя идет своим чередом. Несколько раз напивался вдребезги пьяным (в компании телеграфных фей), пережил  несколько приключений. Но об этом после!  Самое главное вот в чем: получил от Н.Клюева все три книги с надписями (падай на колени!)  и письмо. Описывает, как его в Питере и Москве таскали  по разным салонам, собраниям и т.д. Жалуется на свою судьбу, говорит, что никто из таскавших  его не  позаботился узнать, есть ли у него на завтрашний день кусок хлеба». . Пишет, что живет в деревне с матерью, которая вечно болеет  и которая , «чуть поздоровше, всхлипывающим старушечьим голосом   поет мне  свои песни, она за прялицей, а я сижу и реву на всю избу, быть  может, в то время, когда в Питере в атласных салонах бриллиантовые дамы ахают над моими книжками…» Очень интересное письмо. Это я привел только часть.  Без волнения прямо немыслимо читать…». (4)
23 декабря 1914 г. А.Ширяевец отправил в  Москву для Суриковского  кружка    стихотворения  и  заявление о  вступлении   в члены кружка. В конце года  ему прислали членский билет № 112. В это же время начинается активная работа   в Суриковском кружке С.Есенина, который был  секретарем  журнала «Друг народа».    
 Толчком для начала переписки  молодых поэтов  послужила  публикация в 1915 г.   на одной и той же странице  журнала «Друг народа» (№ 1) стихотворений С.Есенина «Узоры» и А.Ширяевца   «Хоровод».
21 января 1915 г.   С.Есенин   написал  письмо  А.Ширяевцу, который  работал связистом  в городе Чарджуй, расположенном на реке Амударья недалеко от границы с Афганистаном.
 « Александр Васильевич! Приветствую Вас за стихи Ширяевца, - читал А.Ширяевец. -  Я рад, что мое стихотворение помещено вместе с Вашим. Я давно знаю Вас из ежемесячника («Ежемесячного журнала») и по 2 номеру «Весь мир». Стихи Ваши стоят на одинаковом достоинстве стихов Сергея Клычкова, Алексея Липецкого и Рославлева. Хотя Ваша стадия от них далека. Есть у них красивые подделки под подобные тона, но это все не то. Извините за откровенность, но я Вас полюбил с первого  же мной прочитанного стихотворения. Моих стихов в Чарджуе Вы не могли встречать, да потом я только вот в это время еще выступаю. Московские редакции обойдены мной успешно. В ежемесячнике я тоже скоро, наверное, появлюсь.
Есть здесь у нас еще кружок журнала «Млечный Путь. Я там много говорил о Вас, и меня просили пригласить Вас. Подбор сотрудников хороший. Не обойден и Игорь Северянин. Присылайте, ежели не жаль, стихов, только без гонорара.  Раскаиваться не будете. Журнал выходит один раз в месяц, но довольно изрядно. Кстати, у меня есть еще Ваше стихотворение «Городское». Поправьте, пожалуйста, последнюю строчку. «Не встречу ль я  любезного на улице в саду»  -  переправьте как-нибудь на любовную беду. А то уж очень  здесь шаблонно. Строчки «что сделаю-поделаю я с девичьей тоской»  -  краса всего стихотворения. Оно пойдет во 2 номере «Друг народа». Если можно, я попросил бы карточку Вашей собственной персоны. Ведь книги стихов у Вас нет. Очень рад за Вас, что Вашу душу девушка-царевна вывела из плена городского. Вы там вдалеке так сказочны и прекрасны. Жму Вашу руку. Со стихами моими Вы еще познакомитесь. Они тоже близки Вашего духа и Клычкова. Ответьте, пожалуйста. Уважающий Вас,  Сергей Александрович Есенин». (У1, 61).  (5).
  Д.Н.Семеновский вспоминал: «Перечитывая книжку «Журнала для всех», Есенин встретил в ней несколько стихотворений Александра Ширяевца  -  стихи были яркие, удалые.  В них говорилось о катании на коньках, о румяных щечках и сахарных сугробах. Есенин загорелся восхищением.
- Какие стихи! – горячо заговорил он. – Люблю я Ширяевца! Такой он русский, деревенский!» (6). 
Получив письмо,  А.Ширяевец  понял, что в   лице  Есенина  он  приобрел надежного друга. Очень хотел  встретиться с ним и о многом поговорить. 
   Летом 1915 г.  А.Ширяевец  получил  отпуск, выехал на родину в Ширяево, затем побывал  в Петрограде. Встретиться  с С.Есениным, который в этот период был в Константиново,   не  удалось.   Но были  встречи с другими поэтами, с членами редакций столичных журналов.   «Осенью 1915 года вернулся после долгого сравнительного скитания,  веселый,  бодрый и уверенный в себе, как потом никогда, - вспоминал  И.Шпак. - . Посетил московских и петербургских писателей. Виделся с Бальмонтом, Горьким, Буниным, Мережковским, Гиппиус и др. и в особенности был очарован Сергеем Городецким. Привез книги с автографами писателей и бережно хранил их всю жизнь. Городецкий подарил ему свой старый английский френч, и он его берег до 1920 года, когда в голодную пору променял на хлеб.  Гиппиус подарила ему ветку  сирени, и он хранил ее как реликвию. Сильно горевал, что не добился свидания со своим любимым поэтом А.Блоком. Также грустил, что не повидал Орешина, Клюева и др.  «Обязательно поеду к своим», - говорил он: «Грин обещал найти мне дело, да на первое время обещал дать мне  приют в своем номере в меблирашках».  С этой поездки он ожил и стал неузнаваем. Песни начал петь бодрые, Волга с курганами снилась ему во сне. «Надо учиться и учиться, работать над собой, а то дальше волжских песен не уйдешь»  -  и бросался за самообразованием. «Вон смотри, какие поэты пришли: Вячеслав Иванов, Андрей Белый, Бальмонт, Блок, где нашему брату, сераку, за ними угнаться.  Их природа одарила талантом, а судьба, или рок, создала благоприятные условия для всестороннего развития. Детям нищеты материальной все дается с бою», и он  гордо указывал на развитие такого же бедняка, как и он, Максима Горького». (7).
Одновременно у А.Ширяевца  осталась внутренняя неудовлетворенность от встреч  с некоторыми столичными литераторами, о чем он писал позже:
Алкал услышать вещие я речи,
Чуть не пророков чаял я узреть,  -
Ну и пророки! Ой, до них  -   далече!
Не золото чеканить им, а медь…
 
Так и гудело:  «выпивка», «авансы»,
 «Заказы» на стихи, роман, рассказ…
- Ах, лучше быть бы мне в глубоком трансе,
И  лучше бы не видеть вас! .
   А.Ширяевец не входил в политические партии и другие общественные  объединения. Со своих крестьянски-патриархальных позиций  оценивал  происходившие в стране  революционные события. Выслав   книгу  «Под небом Туркестана. Альманах 1-й»   с  дарственной  надписью: «Сергею Александровичу Есенину на добрую память  - А.Ширяевец. 917», в письме  жаловался  С.Есенину:  «Здесь ни газет, ни журналов не получается, так что я в полной неизвестности, а потому не в состоянии разобраться, что делается на Руси и на чьей стороне правда. Здесь в октябре было побоище, на днях ожидается восстание мусульман. Жить в такой обстановке жутко, т я боюсь строить какие-либо планы. А самое главное то, что все время думаешь, на чьей стороне правда и получается, что правды, видно, совсем нет на свете.
Тяжело и жутко от такой смуты!»  (8).  
С.Есенин также  хотел  повстречаться с А.Ширяевцем.  В конце мая 1917 г. он  писал в Ташкент: «Дорогой Шура, очень хотел приехать к тебе под твое бирюзовое небо, но за неимением времени и покачнувшегося здоровья пришлось отложить.
Очень мне надо с тобой обо многом переговорить или списаться. Сейчас я уезжаю домой, а оттуда напишу тебе обстоятельно». (У1,94).
Слово С.Есенин сдержал. В письме   24 июля 1917 г.  он откровенно высказал  свое мнение   на  многие  волновавшие А.Ширяевца вопросы: « Хе-хе-хо, что ж я скажу тебе, мой друг, когда на языке моем все слова пропали, как теперешние рубли.  Бвли и не были. Вблизи мы всегда что-нибудь, но уж обязательно сыщем нехорошее, а вдали все одинаково походит на прошедшее, а что прошло, то будет мило, еще сто лет назад сказал Пушкин
  Бог с ними, этими питерскими литераторами, ругаются они, лгут друг на друга, но все-таки они люди, и очень недурные внутри себя люди, а потому так и развинчены. Об отношениях их к нам судить нечего,  они совсем с нами разные, и мне кажется, что сидят гораздо мельче нашей крестьянской купницы.  Мы ведь скифы, приявшие глазами Андрея Рублева Византию и писания Козьмы Индикоплова с поверием наших бабок, что земля на трех китах стоит, а они все романцы, брат, все западники, им нужна Америка, а нам в Жигулях песня да костер Стеньки Разина. 
  Тут о «нравится» говорить не приходится, а приходится натягивать свои подлинней голенища да забродить в их пруд поглубже и мутить, мутить до тех пор, пока они, как рыбы, не высунут свои носы и не разглядят тебя, что это «Ты».  Им все нравится подстриженное, ровное и чистое, а тут вот возьмешь им да и кинешь с плеч свою вихрастую голову, и боже мой, как их легко взбаламутить.
 Конечно, не будь этой игры, весь успех нашего народнического движения был бы скучен, и мы, пожалуй, легко бы сошлись с ними… (…)  Да, брат, сближение  наше с ними невозможно. (…)   В следующий раз мы тебя поучим наглядно, как быть с ними…».(У1, 95-96).
С.Есенин  помогает  публиковать  стихотворения  А.Ширяевца в столичных изданиях.  «Скоро выходит наш сборник «Поэты революции», где есть несколько и твоих стихов, - писал  он 16 декабря 1917 г. в Ташкент. -  Гонорар получишь по выходе.  Пиши, родной мой, не забывай. Ведь издалека тебе очень много надо, а я кой в  чем пригожусь. Твой Сергей.(…) Стихов! Ради Бога, Разумнику стихов. Вывери (вероятно, выбери) «Запевку» и все, что можешь».(У1, 98-99).
   Критик   В.Львов-Рогачевский вспоминал: «Когда я встречался в 1917 году с С.Есениным, он каждый раз с юношеским  увлечением говорил о Ширяевце, с которым состоял в переписке. Он давал просматривать мне его рукописи, многие стихи своего друга тут же на память читал своим певучим голосом.
     - Его надо  непременно  перетащить в Москву из Азии. Он там задохнется,  -  обычно заканчивал он беседу».(9).
В начале 1918 г. в Ташкенте стала выходить газета  «Свободный Туркестан». Редактор газеты поэт В.И.Вольпин привлек А.Ширяевца для сотрудничества.   16 января 1918 г. в  первом номере  газеты  была опубликована  статья А.Ширяевца «Три витязя (О поэтах из народа)», в которой впервые туркестанским читателям  была представлена  поэзия  Н.Клюева, С.Есенина и С.Клычкова.
 А.Ширяевец  краткими штрихами  охарактеризовал   поэтов  как выразителей  народного духа. . О  Есенине писал:  « : Также весь русский, молодец молодцом, звонкоголосый Есенин. Он еще юноша, выступавший только в этом году со своей «Радуницей», но какой крепкий голос у него, какая певучесть в его чеканных строчках. Вот его незабываемые стихи о Христе:
                           Не с бурным ветром тучи тают
                           На легкокрылых облаках.
                           Идет возлюбленная Мати
                           С Пречистым Сыном на руках.
                                        Она несет для мира снова
                                        Распять воскресшего Христа.
                                       -Ходи, мой сын, живи без крова,
                                         Зорюй  и полднюй у куста… 
 Любимой невесте России подарены следующие строки одного из есенинских стихотворений, проникнутых  почти юношеским восторгом преклонения перед чудодейкой родиной:
                          Если крикнет рать святая:
                        - Кинь ты Русь, живи в раю!
                         Я скажу:  не надо рая,
                          Дайте родину мою.
Сергей Есенин свеж и юн.
Он, как это принято говорить, «весь в будущем».  Радуясь за кудрявого песенника, мы невольно вспоминаем некрасовское:
                         Не бездарна ты природа,
                         Не погиб еще тот край,
                         Что выводит из народа
                         Столько славных  -  то и знай…». (10)
  17 февраля 1918 г.   А.Ширяевец в  газете «Свободный Туркестан»  опубликовал   рассказ «Свадьба (Сельская быль)»  с  посвящением    Сергею Есенину.
  В феврале 1918 г. выходит в Петрограде  коллективный сборник стихов «Красный звон» С.Есенина, Н.Клюева,, П.Орешина и А.Ширяевца. В «Вестнике жизни» (М., 1918, № 1, с. 128)  отмечалось: «В книге собраны стихи четырех поэтов-крестьян, посвященные тяжелой доле народных масс перед революцией» (11).
 Во второй половине 1918 г.  при непосредственном участии     А.Ширяевца   в туркестанской  газете «Просвещение»  была  открыта   рубрика  «Литературный альманах», в которой публиковались стихи российских поэтов.  22 ноября 1918 г  в  одной из  подборок  была напечатана поэма  Марфа Посадница. Это была   первая  самостоятельная публикация в Туркестане произведения С.Есенина.  Были опущены  3 и 4 главки  есенинской поэмы, но напечатано  примечание, «Настоящая поэма С.Есенина, написанная в 1914 году, напечатана в сборнике «Скифы», который появится в свет в ближайшие дни».   Примечание позволяет утверждать, что  источником для публикации послужил текст поэмы, напечатанный 9 апреля 1917 г. в петроградской  левоэсеровской газете «Дело народа», поступившей в Ташкент.
 В ноябре 1919 г.  Ташкентское агентство «Туркцентропечать» выпускает отдельным изданием пьесу-сказку А.Ширяевца «Об Иване Крестьянском сыне, Ненаглядной красе и Кощее Бессмертном». На обороте титульного листа книги значится: «Посвящаю Сергею Есенину».
В  первые послереволюционные годы  А.Ширяевец  отрицательно  стал относиться к  новым российским  поэтическим школам. Особенно враждебно он оценивал сторонников футуризма, резко высказывался о В.Маяковском.  В штыки  встретил  доходившие до Ташкента  идеи имажинизма, а  в  идеологах  имажинизма  В.Шершеневиче и А.Мариенгофе  видел главных совратителей с  истинных путей  многих поэтов, в том числе и Сергея Есенина.
     У  А.Ширяевца  заметно изменилась  тональность  в оценке  творчества С.Есенина. Об известных ему есенинских  произведениях, особенно тех, где громко звучали богоборческие нотки, верующий А.Ширяевец отзывался  неодобрительно. Его   не устраивала ни тематика, ни  стиль, ни содержание  произведений   Есенина.   В 1920 г.   после прочтения «Инонии»  написал  пародию на Есенина:
Пью и взываю:
Господи, отелись!
 
До Египта раскорячу ноги…
 
О   какими, какими метлами
Это солнце с небес стряхнуть…
С.Есенин
                                     Не хочу со старьем канителиться,
                                      Имажизма я соску сосу.
                                     Я предсказываю: бог отелится!
                                     Эй, торгуй, наша фирма, во всю!
                             Зажимают носы даже дворники, -
                             Где понять такой мелюзге!
                              Выпускаю новые сборники,
                             Подпишусь: Хулиган Сергей.
                                         Самородок я, очень храбрый я,
                                         До Египта могу чихнуть.
                                         О, скажите,  какими швабрами
                                          По кусту головы стегнуть!  (12)                                                      
Занимаясь в Народном Туркестанском университете, А.Ширяевец  собирает материал  о современной поэзии,  чтобы  дать  свою  оценку     различным    литературным  направлениям   и   наиболее ярким  представителям    этих  течений.  Свои выводы он увязывал  с отрицательным   влиянием  городской культуры на современную  поэзию.  К концу 1920 г.  подготовил объемный рукописный трактат, на титульной странице  которого  написал: Александр Ширяевец. Каменно-железное чудище. О городе. Город, Горожанин, Поселянин в поэзии последней. 1920. Октябрь.
    О содержании рукописи можно  догадаться   при чтении первых строк: «Я буду говорить  о Городе, о том  Каменно-Железном Чудище, которое само по себе страшно не менее, чем его  растленный хозяин и опекун  -  Капитализм, о блевотине,  изрыгаемой  этим чудищем в Райский Сад Искусства. Я хочу доказать, что Русское  искусство начинает издавать мертвый дух оттого, что оно зарождается в каменно-железном чреве  Города,  оттого что навсегда отвернулось от чудотворных ключей родной матери-Земли. Перед нами встанет  с искаженным от боли  и бешеной злости лицом Горожанин, но встанет также  исполикий сын Земли, встанут и не изменившие  Земле. Нам будет видно, как губителен, как страшен и неумолим железно-каменный зверь. Начинаю…».  (13). 
  В рукописи  представлены стихотворения  В.Брюсова, В.Маяковского,  В.Хлебникова,  С.Городецкого, В.Горянского, А.Блока, А.Рославлева, И.Северянина, С.Черного, З .Гиппиус,          В. Инбер, М.Моравской. Были  специально подобраны стихотворные   тексты,  которые позволяли, по убеждению А.Ширяевца, объективно судить о  пагубном  влиянии  промышленного города и городской культуры на нравственность, веру и другие благородные чувства людей. С  явным  негодованием А.Ширяевец  отзывается о  поэзии, по его мнению,  «ошалелых людей», к которым он отнес В.Хлебникова, В.Маяковского, В.Шершеневича, А.Мариенгофа, Н.Соколова, О.Розанову. Их творческие пророчества А.Ширяевец сравнивает со строительством домика из опилок, вряд ли предполагающего  долгое существование. Он старался об этом рассказать образно:   «Ладья нового искусства, руководимая столь опытными кормчими  как Маяковский, Хлебников и Шершеневич и К , ткнулась в берег, и вот, на навозной благоухающей куче, по указаниям итальянского архитектора Маринетти поставлен домик из опилок, под вывеской «футуризм» и «имажинизм». Для того, чтобы убедиться, что домок вышел действительно  славненький, перейдем от узывчиво вопящих девок к обитателям этого дома, сделаем последнее обозрение, прислушаемся к пророческим голосам, вопящим не менее узывчиво. Должен добавить, что на славненьком домишке золотыми буквами искрится огненный завет великого архитектора Маринетти: «БУДЕМ ДЕРЗКО ТВОРИТЬ БЕЗОБРАЗИЕ В ЛИТЕРАТУРЕ И УБЬЕМ ВСЯКУЮ ТОРЖЕСТВЕННОСТЬ…НУЖНО ПЛЕВАТЬ КАЖДЫЙ ДЕНЬ НА АЛТАРЬ ИСКУССТВА…». 
     Проповедникам новых течений в литературе   А.Ширяевец   противопоставляет   крестьянских  поэтов  С.Клычкова, Н.Клюева, П.Карпова, П.Орешина, М.Артамонова, С.Фомина, которые в своем творчестве сохраняют связь с богатым народным поэтическим наследием.
В своей любви  к русским традициям А.Ширяевец  не избежал  некоторой идеализации  реальной жизни русского народа. Отказаться от признания  истинных корней своего поэтического творчества он не мог.  В канун  революционных событий  в России  он ответил В.Ходасевичу  на его обвинения  в преднамеренной  идеализации русского крестьянства. А.Ширяевец писал: «Отлично знаю, что такого народа, о котором поют Клюев, Клычков, Есенин и я, скоро не будет, но не потому ли он и так дорог нам, что его скоро не будет? И что прекрасней: прежний Чурила в шелковых лапотках, с припевками да присказками или нынешнего дня Чурило в американских штиблетах, с Карлом Марксом или «Летописью» в руках, захлебывающийся от откровенных там истин? Ей-богу, прежний мне милее! Пусть уж о прелести современности пишет Брюсов, а я поищу Жар-птицу, поеду к тургеневским усадьбам,  несмотря на то, что в этих самых усадьбах предков моих били смертным боем». (14).
             В рукописи  среди перечисленных крестьянских поэтов имя С.Есенина не встречается.  Ему А.Ширяевец   посвятил   специальный раздел,   многозначительно  озаглавив его    «Блудный сын».
  : «Блудным сыном или падшим ангелом можно назвать Сергея Есенина, - писал А.Ширяевец, -  «Рязанского Леля», златокудрого полевого юношу, загубленного Городом. Шел Сергей Есенин по Рязанским полям со свирелью нежной, и таковы были полевые, весенние песни его:            
                      Выткался на озере алый свет зари.
                      На бору со звонами плачут глухари.
                      Плачет где-то иволга, схоронясь в дупло.
                      Только мне не плачется – на душе светло.
                      Знаю, выйдешь к вечеру за кольцо дорог,
                      Сядем в копны свежие под соседний стог.
                      Зацелую допьяна, изомну, как цвет,
                      Хмельному от радости пересуду нет.
                       Не  отнимут знахари, не возьмет ведун –
                       Над твоими грезами я и сам колдун.
          Много хороших песен спел Есенин, пока припадал на  родную траву, заливалась свирель – не наслушаешься. Радовал всех!  Но дошел златокудрый юноша до «гулких улиц столиц», натолкнулся на хороших людей – много их в Городе. Увидел Мариенгофа – цилиндр  тот примеряет – в «Анатолеград»  хочет отплывать;  Шершеневича многодумного -  к Соломону приглядывался  зорко  Вадим Габриэлович, и, готов быть апостолом имажинизма, галстук  на двенадцать номеров завязывает, - и еще много кое-кого  и кое-чего увидел Есенин и… и началось «преображение» Сергея Есенина…
       Вот  «обновленная» горница его души:
                                   Не устрашуся гибели,
                                   Ни копий, ни стрел дождей, -
                                      Так говорит по  Библии
                                   Пророк Есенин Сергей.
                                   Время мое приспело,
                                   Не страшен мне лязг кнута.
                                   Тело, Христово тело
                                    Выплевываю изо рта…
      …Одним словом, пообещав град Инонии, создателем которого  будут  строители с Кузнецкого моста, Сережа  поселился в кафе – обсуждать вкупе с Толей и Димой план мирового переустройства…Не знаю, зрит ли Господь «словесный луг» Есенина, но думаю, что хороший хозяин и овцы паршивой на такой луг не пустит…
            Сережа, Сережа, не больно ли ножкам резвым – расстояние-то ведь довольно приличное – Москва – Египет! Валяй уж и за  Египет  - Шершеневич и Мариенгоф одобрят весьма и поаплодируют, только  каково это родственничкам да друзьям твоим. А свирель-то в кафе валяется, а Рязанские поля-то без Алеши Поповича остались… Не пора ли припасть опять на траву, а? Пророки-то ведь не из кафе выходят… -Вернись!...» (13)
       Резко о Есенине   сказано  в разделе о поэзии  Сергея Городецкого и Любови Столицы: «Есенин  постыдно променял свирель Леля на хриплую трубу «нового искусства», бросив свои поля…».
        В мае 1921 г. в Ташкенте  состоялась личная встреча  С.Есенина  с А.Ширяевцем.
С.Есенин  понимал, что его ташкентский друг был цельной и типичной русской  личностью, наделенной уверенностью  в своей силе и правдивости,  лишенный  лести  и хитрости. По  словам   С.Фомина, А.Ширяевец  «резал правду-матку в глаза и терпеть не мог фальши в какой бы то ни было форме. У него никогда не было внутренних противоречий и расхождений слова и дела. Вот это-то и ценил Есенин в Ширяевце». (15) 
       После многочасовых бесед и встреч в Ташкенте  у А.Ширяевца  постепенно менялось отношение к С.Есенину.  Он стал лучше понимать теоретические взгляды Есенина, для него есенинский имажинизм стал  пониматься  литературным течением, имеющий  право на дальнейшую жизнь. Совпадали у них  оценки о творчестве  некоторых  современных поэтов Конечно, расхождения частично сохранились, но это не  влияло на их дружеские отношения.  
    С.Есенин понимал, что А.Ширяевец  написал   трактат  не  для того, чтобы  обидеть своего друга, а  с  надеждой, что Есенин одумается и уйдет от своих  друзей-имажинистов. После ознакомления с рукописью А.Ширяевца ему приходилось вновь и вновь  разъяснять  основные положения имажинизма, не скрывая при этом и  своего критического отношения к творчеству других поэтов-имажинистов.
       С. Есенин поставил  последнюю точку в  споре  с ташкентским другом  по поводу  существующих  в творчестве  А.Ширяевца      поэтизированных  представлений о  Руси,  напоминающие предания  о сказочных Кижах. Основным теоретиком этих иллюзорных взглядов был Николай Клюев,  в свое время заметно   повлиявший на творческое становление Есенина и Ширяевца.
       С.Есенин был уверен,  что реальная Русь  совсем иная, что ее прогресс будет опираться  не на иллюзии, а на живой русский ум, смекалку и веру в свои силы. А.Ширяевец   не всегда с этим  соглашался. В его творчестве  отчетливо звучала тоска по утраченной  патриархальной  крестьянской Руси.  В стихотворении  «Китеж» он  показал  сцену отражения в озере  несуществующего града Китежа, где под звон церковных колоколов  ходят люди  в одеждах прошлых лет, тем самым внешне  отличаясь от  иноземных гостей.  Еже до приезда в Ташкент  в письме 26 июня 1920 г. Есенин  призывал А.Ширяевца: «Потом брось ты петь эту стилизованную клюевскую Русь с ее несуществующим Китежем и глупыми старухами, не такие мы, как это все выходит у тебя  в стихах. Жизнь, настоящая жизнь нашей Руси куда лучше застывшего рисунка старообрядчества. Все это, брат, было, вошло в гроб, так что же нюхать  эти гнилые  колодовые останки? Пусть уж нюхает Клюев, ему это к лицу, потому что от него самого попахивает, а тебе нет.» (У1,113)..
   Переубедить Ширяевца было трудно. В одном из стихотворений  он  писал:
                    Напев жалейки  грустно-хлипкий,
                    Ключи подземные криниц
                    Не променяю я на скрипки
                    И на шампанское столиц!
                   Я иноземные огарки
                    Не стану нюхать-смаковать!
                    На что Венеции мне арки! –
                    Пойду с жалейкой полевать!
                    И, с песней странствуя по весям,
                    Я миг заветный улучу
                    И запалю до поднебесья
                    Родную Русскую свечу! (16).              
    Зная мнение  А.Ширяевца  об отрицательном  влиянии  городской культуры на  традиционно  национально  русскую,  С.Есенин   кратко выразил в  надписи на 1-ой странице  подаренной   книги  «Исповедь хулигана» свое видение роли поэта в обществе:  
             «Александру Васильевичу Ширяевцу с любовью и расположением С.Есенин. Я никогда не любил Китежа и не боялся его, нет его и не было так же, как и тебя и Клюева. Жив только русский ум, его и люблю, его кормлю в себе, поэтому ничто мне не страшно, и не город меня съест, а я его проглочу (по поводу некоторых замечаний о моей гибели)» (УП (1), 201).
        После краткого знакомства с подлинным Востоком  С.Есенин  стал лучше понимать те условия, в которых жил и занимался литературной деятельностью А.Ширяевец,  по воле судьбы оказавшийся отрезанным на большой срок от своей любимой   Родины.    После смерти А.Ширяевца   С.Есенин говорил В. Вольпину, что «до поездки в Ташкент он почти не ценил Ширяевца и только личное знакомство и долгие беседы с ним открыли ему значение Ширяевца как поэта и близкого ему по духу человека, несмотря на все кажущиеся разногласия между ними» (17)
         Известно, что С.Есенин  о стихотворениях  А.Ширяевца  восточной  тематики   отзывался критически.  Прочитав поэтический сборник А.Ширяевца «Край Солнца и Чимбета (Туркестанские мотивы)» (1919), он писал 26 июня 1920 г.: «Пишешь ты очень много зрящего. Особенно не нравятся мне и твои стихи о востоке. Разве ты настолько уж осартился или мало чувствуешь в себе притока своих родных почвенных сил?» ( У1, 113).
            П.И.Тартаковский приводит воспоминания  Е.Макеевой, в которых С.Есенин  сдержанно отзывался о стихотворениях  А.Ширяевца  из цикла «Бирюзовая чайхана», в одном из которых  говорится о  невозможности  открыто   познакомиться с восточной женщиной, не нарушая установленных  мусульманством норм:
Ем сочный виноград янтарно-хризолитовый,
А в небе бирюза, и мысли бирюзовы,
Чайханщик Ахмеджан с усердною молитвою
Сидит на коврике и бьет поклоны снова.
 
Проходит девушка. Из-под чембета глянули
Глаза лукавые, без робости и страха.
Вот скрылась за углом. – Прощай! Прощай!
Но, стану ли
Роптать на жизнь, на мудрого аллаха!
 
Смущен мой Ахмеджан, знать, тоже за молитвою
Увидел, старый плут… -Не прочь пожить он снова!
Ем сочный виноград янтарно-хризолитовый,
А в небе бирюза, и мысли бирюзовы!
.       С.Есенин, вспоминала Е. Макеева,  сказал, что  это  стихотворение  « его не волнует, поскольку подлинность эмоции в нем не подтверждена  искренностью живого слова (передаю, конечно, примерный смысл сказанного) .  Не думаю, чтобы этот разговор имел непосредственное отношение к той теме, которая пройдет впоследствии через многие стихи «Персидских мотивов», но кто знает, может быть, какое-то зерно идеи и зародилось в душе Есенина в этот момент?»  (18). 
        Слишком приземленным  показался С.. Есенину  воспетый  Ширяевцем  эпизод, не вызывающий    у читателя  сопереживания.  Но  сюжет   запал в  его душу и через несколько лет  получит  выход в  его   поэтическом  изложении, когда на далеком от Ташкента Кавказе    создаст свои великолепные «Персидские мотивы», в том числе и запоминавшуюся «Чайхану».
           Еще в 1919 г. С.Есенин предлагал А.Ширяевцу переехать в Москву, обещая свою поддержку.  Выехать из Ташкента А.Ширяевец смог только в 1922 г. С.Есенин в это время был в зарубежной поездке. О первых днях пребывания в столице вспоминал С.Фомин:  «Ширяевец зазвал меня к себе на Немецкую улицу, где на первых порах он приютился  у товарища на положении временного гостя. Вынул из корзины  -  единственного своего богатства  -  небольшой длинненький альбом и кивнул: - «Настрочи-ка на память! Да загляни: ведь здесь имеется запись Есенина и Клюева». И рассказал, как к нему в Ташкент приезжал Есенин». (15). 
      Встречи А.Ширяевца с С.Есениным, который часто находился в длительных разъездах, были немногочисленными.  В начале марта 1924 г. А. Ширяевец навестил  больного Есенина в Кремлевской больнице.    С.Фомин вспоминал: «За десять дней до смерти Ширяевец был у меня и рассказал, как он навещал Есенина в больнице, в  который лежал с разрезанной рукой.
 - Кто ему сказал, что я закончил и читал поэму «Палач».  – «Ты, говорит, написал большую, удачную вещь, а я вот лежу» .
В тоне Ширяевца как бы передалась и радость,  и соревнование Есенина» (15)..
 О встрече  с Есениным  А.Ширяевец писал П.Поршакову 4 апреля 1924 г.: «Дня три тому назад на Арбате столкнулся с Есениным. Пошли, конечно, в пивную, слушали гармонистов, и отдавались лирическим излияниям. Жизнерадостен, как всегда, хочет на лето ехать в деревню, написал много новых вещей…»  (19).
С.Есенин  высоко отзывался о творчестве друга. М.Ройзман вспоминал, как 7 апреля  на его квартире,    покопавшись в сборниках стихов, Есенин извлек альманах 1916 года «На помощь жертвам войны. Клич». Он нашел стихотворение Александра Ширяевца «Зимнее» и прочел его вслух…
-Хорошие стихи, а напечатали в подборку, - произнес с досадой Есенин, захлопывая сборник. – Такого безобразия в «Вольнодумце» не будет!»  (20).
 А.Ширяевец умер   15 мая 1924 г.. «Внезапная смерть Ширяевца ошеломила Есенина, - писал С.Фомин. - Узнав о ней, Есенин заметался. Бежит к одному из своих товарищей  и, не застав его дома, оставляет записку: «Ширяевец умер!» Отправляется вместе с близкими поэтами хлопотать о похоронах. Нервничает. На  «поминках»  в Доме Герцена кричит на одного начинающего поэта: «Почему не пришел, когда нужно было!..» (15) Словом, со смертью Ширяевца  Есенин почувствовал огромную утрату». Пимен Карпов вспоминал:  «15 мая вечером  по телефону слышу от Есенина, что Александра Васильевича не стало. Потеря его лично для меня равносильна потере отца, матери, брата. Тут слова излишни». (21).
«Помню, в день смерти Ширяевца в Доме Герцена шел литературный вечер, устроенной какой-то группой,  - писал В.Кириллов. _  Неожиданно в зале появляется Есенин. Его просят прочесть стихи. Он соглашается, но предварительно произносит слово о Ширяевце, а котором рисует его как прекрасного поэта и человека».  (22).
Вечером уставший С.Есенин пришел на квартиру П.Старцева.  Повалился на диван,  разрыдался, заметив сквозь слезы:
- Боже мой, какой ужас! Пора и мне собираться в дорогу!
Настойчиво просил жену Старцева  разбудить его как можно раньше.
  Утром он попросил нашить ему на рукав траурную повязку..  Собрал на похороны Ширяевца  всех близких знакомых.  Перед гражданской панихидой Есенин пригласил   священника, который отпел покойника с соблюдением всех церковных обрядов. Покойного отпели в одной из церквей Москвы, т.к. он выражал незадолго до смерти в этом смысле свое желание.  «Венчик ему мы под подушечку положили, - радостно рассказывал Сергей. – Поп спрашивает, почему красный гроб, а мы говорим  -  поэт покойный был крестьянином, а у крестьян: весна красная, солнце красное, вот и гроб красный…»  (23).
На Ваганьковском кладбище прощальные слова сказали близкие друзья. Критик В.Львов-Рогачевский вспоминал: « И вдруг неожиданно для всех на березке, над самой могилой, запел соловей. Да как запел!  Все стихли…
- Товарищи! – невольно вырвалось у меня. – После выступления этого последнего оратора, пропевшего над волжским соловьем, нам говорить нечего… Разойдемся… А соловья мы никогда не забудем…»  (24).
Над могилой Ширяевца  поэты П.Орешин, С.Клычков и С.Есенин поставили деревянный  крест с надписью:
                              А.В. Ширяевец – Абрамов
                             Родился в 1887  -  умер в 1924 г. 
 Вечером  состоялись поминки… . «Похоронив друга, - вспоминал С.Городецкий, -  собрались в грязной комнате Дома Герцена, за грязным, без скатерти, столом над какими-то несчастными бутылками.  Но не пилось.  Пришибленные, с клубком в горле, читали стихи про Ширяевца.  Когда я прочел свое, Сергей судорожно схватил меня за руку. Что-то начал говорить: «Это ты… замечательно…» И слезы застлали ему глаза.  Есенин не верил, что Ширяевец умер от нарыва в мозгу. Он уверял, что Ширяевец отравился каким-то волжским корнем, от которого бывает такая смерть. И восхищало его, что бурный спор в речах над могилой Ширяевца закончился звонкой и долгой песнью вдруг прилетевшего соловья» (25).
В четвертом номере журнала «Красная новь» С.Есенин опубликовал стихотворение  Памяти Ширяевца  («Мы теперь уходим понемногу…»).  Содержание стихотворения оказалось пророческим.   Через полтора года рядом с могилой А.Ширяевца будет похоронен С.Есенин. Так  было  исполнено пожелание  Есенина;  друзья оказались рядом.
Примечания:
1.Шпак П.П. Воспоминания о поэте Александре Васильевиче Ширяевце (Абрамове).  // Книга для чтения по истории новейшей русской литературы. Сост. В.Львов-Рогачевский. 1925. с.166.
2. Афонин Л.Н. Письма Александра Ширяевца  Ивану Бунину.  // Волга. 1969.  № 6. С.179.
3. Орлицкий Ю.Б., Соколов Б.С., Субботин С.И.  Александр Ширяевец. Из переписки 1912 – 1917 гг.  // De visu. М., 1993. № 3 (4). С.33.
4. Michel  Niqueux     А.В.Ширяевец.  //    Calners du Monde russe et sovitilque. Paris. 1985. T..  ХХУ1. F. 3 | 4.  P. 427.
5.  Здесь и далее в скобках указывается том и стр. Полного собрания сочинений  С. А. Есенина  в 7-ми томах. 
6.  Семеновский Д.Н.  Есенин.  // С.А.Есенин в воспоминаниях современников. В 2-х т. Т.1. 1986. С.153..
7. Шпак П.П. Указ. соч. С.166.
8. Сергей Есенин в стихах и жизни:  Письма. Документы. М., 1995. С.213
 9.. Ширяевец А. Волжские песни: Стихотворения. (М.). Круг. 1928. С.9.
 10.. Ширяевец А. Три витязя (О поэтах из народа).  // Свободный Туркестан. Ташкент. 1918. 16 янв. № 1. С.2.
11. Карпов Е.Л. С.А.Есенин. Библиограф. справочник.  Изд.2. М., 1972. С. 12.
12.  см.  «Вопросы литературы». 1992.  Вып. 2.  Март-апрель. С. 368.
13. Александр Ширяевец. Каменно-железное чудище. О городе. Город, Горожанин, Поселянин в поэзии последней. 1920. Октябрь. // Рукопись. Фонд Музея С.Есенина в Ташкенте.
14. см.  Михайлов А.Н.  Пути развития новокрестьянской поэзии.  1990. С.157.
15.  Фомин С.  Ширяевец и Есенин (К годовщине смерти Ширяевца).  // Красная нива. М., 1926.  № 22. 30 мая. С.21.
16. Савченко Т.К.  Есенин и Ширяевец.  // Столетие Сергея Есенина. Международный симпозиум. Есенинский сборник. В.3. М., 1997. С. 301.
17.  Вольпин В.И. О Сергее Есенине.   // С.А.Есенин в воспоминаниях современников. В 2-х т. Т.1. 1986. С. 426..
18. см. Тартаковский П.А. Свет вечерний шафранного края… (Средняя Азия в жизни и творчестве Есенина). Ташкент. 1981. С.86.
19.  Сергей Есенин в стихах и жизни:  Письма. Документы. М., 1995. С.336.
20. Ройзман М. Все,  что помню о Есенине. М., 1973. С.216 – 217.
21. О, Русь,  взмахни крылами. Есенинский сборник. Вып. 1. М., 1994. С.174.
22. Кириллов  В.Т. Встречи с Есениным. //  С.А.Есенин в воспоминаниях современников. В 2-х т. Т.1. 1986. С.273.
23. Старцев И.И. Мои встречи с Есениным. // Воспоминания о Сергее Есенине. М.,1975. С.265.
24. Ширяевец А. Волжские песни: Стихотворения. (М.). Круг. 1928. С.13.
25. Городецкий С. Жизнь неукротимая: Статьи. Очерки. Воспоминания. М., 1984. С.49.
.
                              Семен  Фомин
Похороны  поэта А.Ширяевца
Соловей в зеленях защелкал.
Ты в открытом лежал гробу.
Словно в лодке вздремнул на Волге,
Под курганом, подплыв к столбу.
Брызнул ливнем песок сыпучий,
Захлестнула  волной земля…
Кудеяром  не свистнешь с кручи,
Не зальешься в родных полях.
Вот и холм над свежей могилой,
А за ним  -  тебя не встречать.
Вспоминаю,  -  так больно было
На селе хоронить мне мать.
17 мая 1924 г.
С.Фомин. Зов земли. Стихотворения.
М., Никитинские  субботы, 1927, с.55
 
 
Ташкентские страницы
биографии  А.В.Ширяевца
 
          Биография поэта А.В.Ширяевца  пока  еще не написана.  Ниже приводятся  фрагменты  из документально-биографического очерка «Александр Ширяевец  -  друг Сергея Есенина», подготовленного к отдельному изданию  С.И.Зининым.
 
Переезд  в  Ташкент
В  начале  лета    1905  года    Александр Абрамов    с  матерью   переезжают   в    Ташкент.    С  трудом  перенесли  утомительную  многодневную  дорогу    из  Самары  в  Ташкент.  Казалось,  что  никогда  не  наступит  конец  этой    длительной    поездке  через  безлюдные  казахские  степи.  В  Ташкенте  их  встретила  сестра  Серафима,  помогла  найти    жилье.    Поселились  в  доме  Павлова  на  улице  Шахрисябской.  Комната    маленькая,  но  дешевая.      Мария  Ермолаевна    быстро    устроилась  и    начала  зарабатывать на   хлеб    черной  работой.
Александр  стал   знакомиться  с  городом.  Для  него  здесь  многое  было  в  диковинку,  особенно  деление  Ташкента  на  две  самостоятельные  части    -    европейский    Новый  город,  и  мусульманский    Старый    город,  которые  разграничивал    канал  Анхор.   Он часто  бродил  вдоль  берега    канала,  всматриваясь  в    необычные  жилые  восточные    постройки    на  другом  берегу.  Не  решался  пересечь  эту  границу,  так  как  без  знания  узбекского  языка  и    обычаев  боялся    попасть  впросак.  В  европейской  части  Ташкента  ему  нравилось  ходить  по    пыльным    кривым    улицам.  Между  мостовой  и  тротуарами  в  небольших  арыках  протекала  чистая  вода,  которой  пользовались  горожане.    От  Соборной  площади  в  центре  города  в  сторону  Константиновского  парка  пролегала  Соборная  улица,  которая  всегда  была  многолюдной,  особенно  в    праздничные  и  выходные  дни.    В  центре  парка  стоял  огражденный  массивными  железными  цепями    памятник  туркестанскому    генерал-губернатору  Кауфману.    От  центрального  сквера    радиально  расходились    несколько  прямых  улиц,    одной  из  которых  в  честь  100-летия  со  дня  рождения  было  присвоено    имя  Пушкина.    Александр    бывал    у  высоких    стен    городской    Крепости,  осматривал    городские    церкви,  ходил    возле    двухэтажных  зданий    женской  и  мужской  гимназий,  толкался  на  городском  шумном  базаре,  который  чаще  называли  Пьян-базаром,  читал  развешанные  афиши  о  цирковом  представлении.  Днем  летнее  жаркое  солнце  припекало,  поэтому    приятнее    было  знакомиться  с  городом    вечерами,  когда    палящее    солнце    сменялось    небольшой  вечерней  прохладой.  В  центре  города    всегда  было  многолюдно.    Горожане    приходили    семьями,  обсуждали  новости,  сплетничали,  по  возможности  развлекали  друг  друга.  Здесь  назначали  встречи  гимназисты,  кадеты,  учащиеся  коммерческого  училища.  Ничего  азиатского.    Обычная  жизнь  провинциального  города  с  европейскими  традициями.  Порой  не  верилось,  что  город  и  горожане    в  действительности  находятся  в    окружении    иной  культуры  и  религии,  иного  языка  и  обычаев.   
После  долгих  раздумий  и  советов  с  матерью    осенью  Александр    поступил    учиться  в  ташкентскую    почтово-телеграфную  школу.    Профессия  была  востребованной.    Подготавливали  монтеров,  монтажников,  операторов  телефонной  и  телеграфной  связи.    Срок  обучения    небольшой    -    всего  один  год.
Александр  после  окончания    училища    начал  работать  в  ведомстве  связи.  «В  1906  году  назначен    «чиновником»  не  имеющим  чина…»,-  писал  в  «Автобиографии».  Сразу  попал  в    полную  зависимость    от    сложившихся    годами  служебных  чиновничьих  отношений.
О  тяжелой  жизни  Ширяевец  с  горьким  юмором  писал  в  одном  из    стихотворений    цикла  «Почтово-телеграфные  мотивы»: 
Сдавили  циркуляры
Нас  так,  что  не  вздохни,
Жди  то  и  дело  кары
И  низко  шею  гни. 
Дежурим  дни  и  ночи
И  надрываем  грудь.
Сиди,  хоть  нет  уж  мочи,
Не  думай  отдохнуть.
За  труд  гроши  дают  нам
(Еще  непрочь  урвать!)
Об  уголке  уютном
Не  стоит  и  мечтать. 
В    почтовом  ведомстве    царила    строгая    дисциплина  с  беспрекословным  подчинением    начальству.  На  службу    чиновники    ходили    в  установленной  приказом  одежде.  Всякое  нарушение  уставных  правил  каралось  дисциплинарными  взысканиями.  Для  свободолюбивого  Александра    выдержать  такой  режим  было  трудным  делом.  Начались  конфликты.  Александр  не  любил  лжи,    обмана.  Он    открыто    высказывал    свое  мнение,    не  беспокоясь  о  возможных    последствиях.  Начальство    не    любило    его  за  это,  подвергало  различным    административным    наказаниям.    Уволиться  с  работы  А.Ширяевец    не  мог,  за  обучение  в  училище    нужно    было    отрабатывать  установленный    длительный  срок. 
Забывал  Александр    о  всех  служебных  передрягах,    когда    писал    стихи.    Ташкент  как  восточный  город    не  вызывал  у  него    поэтического    вдохновения.  По  крайней  мере,  в  первые  годы  проживания    он  не  посвятил  городу  и  его    историческим    достопримечательностям  ни  одной  строчки. 
Писал  не  только  дома,  но    при  случае  и    на  службе.    В  одном  из  стихотворений    рассказывается    о  таких    минутах  поэтического  вдохновения:   
И  под  докучный  говор  Юза,
Уйтстона,  Морзе    дробный    стук 
Ко  мне  слетала  ты,  о  Муза,
Мой  старый  неизменный  друг…
 
И  утомленному  мне  пела,
Несла  с  собой  небесный  свет…
И  забывал  свое  я  дело,    - 
Был  не  чиновник,  а  поэт 
Из  Ташкента  продолжал    посылать  свои  стихотворения    в  редакции  столичных  журналов  «Народная  жизнь»,  «Друг  народа»,    «Свободный  журнал»,  «Молодая  жизнь».  .    Стали  приходить  ответы,  в  которых  не  было  согласия    напечатать  хотя  бы  одно  его    стихотворение.    Редактор    «Свободного  журнала»    Ал.  Вознесенский  сообщал:  «Милостивый  государь  Александр  Васильевич!  Из  Ваших  стихотворений  я  принял  бы  напечатать  «Гадание»    -    славное,  ароматное  стихотворение.  Советую  только  заменить  последнее  слово:  вместо  «замолчи»    -    «не  стучи».  Так  лучше.».   
.    Александр  много  читает.    «Здесь,  в  Ташкенте,  как  и  ранее  в  Самаре,  -  вспоминал  П.П.Шпак,  -    он,  работая  на  телеграфе,  целыми  днями  и  ночами  просиживал  за  книгами.  И  каких  только  здесь  не  было  книг  наряду  с  русскими  и  иностранными  классиками,  словарем  Даля,  историей  культуры  Англии  Бокля,  Майн  Рид,  Купер  и  др.  (…)  В  те  дни  в  столицах  пели  Бальмонт,  А.Блок,  Вячеслав  Иванов,  Бунин,  молодой  Сергей  Городецкий  и  др.    Все,  что  выходило  из-под  пера,  Ширяевец  на  свои  гроши  приобретал  и  запоем  читал.  Много  прекрасного  изучил  наизусть,  и  в  прогулках  любил  декламировать».
 
«Чиновник»    -    не  имеющий  чина.
Александра  тяготила   жизнь  чиновника.    Об  этом    писал    друзьям  и  в  автобиографии  1913  года:  «Живу  сейчас  среди  казенной  обстановки,  людей  в  «футляре»,  под  гнетом  бесчисленных  грозных  циркуляров,  не  допускающих  за  человеком  никаких  человеческих  прав.  Но  никакие  циркуляры  не  вытравят  из  меня  любви  к  литературе  вообще  и  поэзии  в  частности,  только  этим  и  дышу». 
Почтово-Телеграфное  Ведомство  Российской  Империи  в  1911  –  1913  годах  издавало  журнал  «Почтово-телеграфный  вестник»  (Кишинев  –  Петербург),    в  котором    с  июня  1911  года    стали    печататься    стихи  и  прозаические  произведения    Александра.    Авторство  свое  он  не  скрывал,  но    его  литературные  опусы    вызвали    недовольство  туркестанских    чиновников  почтово-телеграфного    ведомства.  Пришлось    прибегнуть  к  псевдонимам.    Стихи    стал    подписывать    «Ширяевец»,  что  всегда  ему  напоминало  родное  село  на  Волге,    а  прозу    -    «Симбирский». 
.На  службе    его    часто  отправляли   работать  в  самые  отдаленные  места  Туркестана.  П.Шпак  вспоминал:    «Почтовое  начальство  не  любило  поэта  за  то,  что  он  пишет  и  поет  без  их  разрешения.  Надо  было  по  закону  испрашивать  разрешение  начальства  на  право  поместить  свои  произведения.  Он  не  шел  на  это  и  скрылся  под  псевдонимом  Ширяевца.  За  это  он  был  гоним.  Так,  из  Ташкента    его    угнали  в  Коканд,  потом  в  Кизиль-Арват  Закаспийский,  Асхабад,  Бухару  и  т.д.  Таким  образом,  в  течение  3  лет  он  кочевал  по  всему  Туркестану,  пока  не  свалился  в  Бухаре  от  тропической  малярии». 
Поездки  были  утомительными.  Железная  дорога    в  Туркестанском  крае    нередко  проходила  по  пустынным  необжитым    местам.    Особенно    неприглядное  впечатление  оставлял  многочасовой    проезд  по    Голодной  степи.    Не  всегда  попадались  разговорчивые  пассажиры.  Многие    были  обременены  своими  заботами.    В  такие  минуты,  под  стук  колес,    Александр    думал  о  своей  трудной    неустроенной    жизни.    Его    душевное    состояние    отражено    в    стихотворении    В  поезде,    опубликованном    28  июня  1909  г.  в    «Туркестанском  курьере» 
Взгляд  последний  из  вагона
На  пестреющий  вокзал
Бросил  я,  и  с  тихим  стоном
Поезд  вдаль  меня  помчал.
 
 
 
Мчится  мертвою  равниной,
Носит  ветер  пыль  песка,
И  с  мечтой  неуловимой
В  сердце  крадется  тоска. 
 
Словно    струны  –  паутины
Протянулись  по  пути… 
Отгадайте  мне  судьбину,
Как  мне  счастие  найти?.   
 
Слышу,  чую  стон  ответный:
«То,  что  ищешь,  то,    что  ждешь,
Словно  тайный  клад  заветный
Никогда  ты  не  найдешь…»
 
Затемнели  хмуро  дали,
Вспыхнул  заревом  закат,
Вьется  в  трауре  печали
Вспоминаний  жгучий  ад… 
 
«И  зачем  ты  спородила,
Мать  родимая  меня, 
Лучше  темная  могила
Вместо  жизни  без  огня…»
 
Мчится  поезд…  Рельсы  змеи
К  неизвестному  ведут… 
Холодея  и  темнея
Ночи  призраки  плывут. 
Поездки  и  работа  в  различных  городах  Туркестана  сильно  изнуряли  А.Ширяевца.   «Из  цветущего,  жизнерадостного  мальчика  Саши, - вспоминал  П.Шпак, -   в  Ташкент  вернулся  желтый,  изнуренный  юноша  Александр  Васильевич  Ширяевец.  Годы  скитания  не  прошли  даром,  стал  не  по  летам  грустен  и  замечтал  о  далеких  градах  и  весях.  «Пойдем  на  Валаам,  или  Соловки,  будем  Русью  бродячей,  будем  по  Волге  беляны  спускать,  не  могу  дышать  отравленным  воздухом  телеграфа.  Уплыву  в  Австралию,  Новую  Зеландию,  где  буду  пасти  овец  в  раздольях  степей,  там  куда  лучше,  чем  эта  нудная  серая  жизнь».    Он  в  это  время  слагал  много  грустных  песен,  но    с  годами  безжалостно  их    уничтожал.  Эти  стихотворения  напоминали  пение    птиц    в  клетке.    В    них    А.Ширяевец  серьезно  рассуждал,  что    жизнь    -    это    тяжелая  ноша  и  что  он  не  видит  смысла    в    её  продолжении.  К  этому    времени    относятся  следующие  стихи: 
Я  одно  из  тонких  звеньев
Расколовшегося  льда,
По  бурливости  теченья
Мчусь,  неведомо  куда.
И  свою  судьбу  я  знаю,
Будет  путь  недолог  мой,
Белой  пеной  я  растаю
И  навек  сольюсь  с  волной».   
А  жизнь  шла  своим  чередом.    Каждый    день  нужно  было    приходить  на  работу,  строго  исполнять  возложенные  циркулярами  обязанности,  не    помышлять  о  возможном  участии  в  общественной    работе,  не    реагировать    публично  на  любые    события  за  пределами  стен  ведомственного  здания.    Только  и  оставалась  возможность  разнообразить    эту  монотонную  серую  жизнь    воспоминаниями  о  прошлом    или  пребывать  в  грезах    будущего.    А.Ширяевец  писал  в  одном  из  стихотворений:   
Бесконечная  лента  змеёю  ползет,
Неумолчно  трещит  и  стучит  аппарат,
И  несет  он  и  горе,  и  счастье  несет  – 
Эти  точки  живым  языком  говорят. 
 
Потемнело  в  глазах  и  дрожит  карандаш,
На  душе  темнота,  на  душе  холодно…
 
И  уносит  мечта  далеко,  далеко,
На  приволье  реки,  в  зелень  сказочных  гор.
Разливные  луга.  Дышит  грудь  там  легко,
К  новой  жизни  зовет  неоглядный  простор….
 
Вступление  в    поэзию
Александр  стал  посещать  редакции  и  знакомиться  с  сотрудниками  ташкентских    газет  «Туркестанские  ведомости»,  «Туркестанский  курьер»,  «На  рубеже»,  предлагая  им  для  публикации    свои  стихи.    Нашел  поддержку  в  редакции  газеты  «Туркестанский  курьер».  Когда  он  рассказал    сотрудникам    о    служебных    мытарствах,    ему  предложили  об  этом  написать.    4  апреля  1908  г.    Александр  с  радостью  прочитал    опубликованный  в  газете    свой  очерк    «Наградные    (почтово-телеграфная  трагикомедия)».  С  этого  дня    он  всегда  начинал  отсчет    своей    поэтической  карьеры.   
«Первая  вещь    была  напечатана  в  1908  году  в  газете    «Туркестанский  курьер».    Это  был  фельетон  в  стихах  и  прозе  «Наградные»  из  почтово-телеграфной  жизни.  С  этого  года  помещаю    стихи  почти  во  всех  туркестанских  изданиях,»  -  писал  он  в  «Автобиографии».     Первое  стихотворение    На  телеграфе    было  напечатано  в  газете  «Ташкентский  курьер»  13  апреля  1908  г.   
  Александр     посещал    православные  храмы,  любил  слушать  перезвоны  их  колоколов,  смотреть  на  празднично  одетых  горожан,  которые  приходили    в  церковь.  Он  с  матерью  переехал  в    комнату    одного  из  домов    на  улице  12  тополей.  Недалеко  от    места  проживания  возвышался   величественный  Спасо-Преображенский  собор,  колокольный  звон  которого  был  слышан  далеко  в  Ташкенте.  Александру  нравилось  место    у  высокой  колокольни,  стоящей  рядом  с  основным  зданием  собора.    Это  было  одно  из  оживленных  мест  в  городе,  особенно  в  праздничные    дни.    «Переливные  перезвоны  рождают  думы  о  былом»,  -  писал  он  в  стихотворении.    Праздничное  настроение    ташкентцев    отразил    в  стихотворениях    Под  звон  колоколов,    Благовест,  Моление.
   В  Ташкенте   отмечались  не  только  православные,  но  и    народные  праздники,  хотя     по    величавости  и  масштабности   они   в  значительной  степени  уступали    народным  праздникам,  которые  Александр  видел  у  себя  на  родине.    В     стихотворениях  Ночь  на  Ивана  Купала    Гадание  он     напоминал    ташкентским  читателям    о  необходимости    соблюдения   ими   русских    народных    обрядов  и  традиций.    Но  чаще    писал  о    поволжской  земле,    о    лесах  и    лугах,  о  Волге  и  Жигулях.  Тоска  по  покинутым  местам  Поволжья,  по  белым    березкам  и  полям  нередко    звучала  в  его  стихотворениях, например,  К  березкам
Убежать  бы  к  белоствольным
Тихо  шепчущим  березам,
Быть  на  миг,  как  птица,    вольным,
Дать  простор  мечте  и  грезам…
Там  в  тени  на  склон  зеленый
От  истомы  повалиться,
Бросить  в  небо  взгляд  влюбленный,
С  небом  слиться  и  забыться. 
    Каждое  его  опубликованное  произведение  в  эти  годы    -    это  небольшая  зарисовка   человека,   переброшенного  по  стечению  обстоятельств  совершенно    в  другой  мир.    Таковы  стихотворения    Вьюга,    Метелица,  Осень,  Лес,  В  поле  и  другие.   
Принимая  суровую  реальность  такой,  какая  она  есть,  А.Ширяевец  создает  свой  романтичный  мир,  подпитывая  свою  фантазию  не  только    из  источников    русского  народного  творчества,  но  и  из    прочитанных  книг  о  подвигах  средневековых  рыцарей,  похождениях  морских  пиратов.    В  стихотворении  Остров    он    мечтает  уединиться  в  одиночестве  на  необитаемом  острове  в  океане,  чтобы    там  построить  чудесный  храм,  в  котором    будет    проводить  все  время  в  молении  о  лучшей  доле   для  людей.  В  конце  стихотворения  делал  категорический  вывод: 
Я  в  мир  никогда  не  вернуся…
И  если  исчадие    мглы    - 
Придет  человек,    -  то  клянуся    -
Я  сброшу  его  со  скалы.
Такая тональность   была  вызвана    отрицательным  отношением  Александра  к  городской  жизни.  Если  в    природе  он  наблюдал  гармонию,  то    в  городе    в  глаза  бросалось    социальное  расслоение    людей  и  творимое    нередко    беззаконие  и  несправедливость.  Задумал  создать  цикл    «Песни  о  городе»,  чтобы  полнее  раскрыть    жизнь    униженных и обездоленных   людей.    «О,  сколько  их,  просящих  хлеба…»,  -  восклицал    поэт  в  стихотворении  Нищие.    Ему     приходилось  сталкиваться  с   опустившимися  на  дно  людьми,  видеть  стоявших   на  паперти    у  церквей  или   у  входа    на  кладбище    нищих     с  протянутой  рукой.  В  стихотворении  Погорелка    поведал    о  встрече    с    несчастной,  одетой  в  лохмотья    старухе,  которая  после  губительного  для  ее  семьи  пожара,    просит  подаяние,  чтобы  прокормить  оставшихся  в  нищете  детей  и  внуков.    Трудная    жизнь    городской  проститутки  показана    в  стихотворении    Шансонетка.   
В  1910    г.    А.Ширяевец  лечился  в    ташкентской  больнице.    Болезнь  малярии,  которую  он    впервые  перенес  в  Бухаре,  часто  напоминала о себе.  Неуютные  санитарные    условия,  встречи  и  разговоры  с  больными,    их  рассказы    о    тяжкой  жизни    -  все  это    еще  больше  усиливало  грустное    настроение  Александра.    Особенно  печальны  были  дни,  когда  покойников  из  больницы      хоронили   на    городском   кладбище.     Осмысление    душевного  состояния  человека    перед  смертью,    траурный    обряд    похорон,    горестное    прощание  близких  он  отразил  в    поэтическом    цикле    «Кладбище»,  в  который  вошли    стихотворения    Смерть,    Похороны,    На  кладбище,    Последний  путь,   Умирающая.
 
 
Февральская  революция
Свержение  самодержавия    было  началом  новых  демократических  преобразований  в  России.     Не  остались  в  стороне  и  новокрестьянские  поэты.    Поэт  Рюрик  Ивнев  вспоминал,  как  он    через  несколько  дней  после  февральской  революции  встретил  в  Петрограде  на  Невском    С.Есенина,  Н.Клюева  и  других  поэтов,  которые  не  скрывали  своей  радости    от  ожидаемых    социальных  перемен  в  стране.    Общее  настроение  выразил  Н.Клюев:  «Наше  время  пришло!»
Р.В.Иванов-Разумник  писал    29  апреля  1917  г.  А.Белому:  «Кланяются  Вам  Клюев  и    Есенин.  Оба  в  восторге,    работают,  пишут.  Выступают  на  митингах». 
В  Петрограде  при  встречах    друзья-поэты    вспоминали    Ширяевца,  который  при  случае  старался  напомнить  о  себе.  Выслал    в  Петроград    изданную  в  Ташкенте  в  1914  г.    книгу    «Под  небом  Туркестана.  Альманах  1-й»:  с    дарственной    надписью    «Сергею  Александровичу  Есенину  на  добрую  память    -  А.Ширяевец.  917».
В  канун  празднования  Пасхи.  30  марта  1917  г.  друзья    отправили    поздравление    в    Ташкент:  Текст  на  открытке  был  написан  разными  почерками: 
Рукой  С.Есенина:  «Христос  Воскресе!  Дорогой  наш  брат  Александр.  Кланяются  тебе  совместно  любящие  тебя  Есенин,  Клюев,  Клычков  и  Пимен  Карпов. 
Рукой  Н.Клюева:  Христос  Воскресе,  дорогая  Запевка.  Целую  тебя  в  сахарны  уста  и  кланяюсь  низко.  Н.Клюев.   
Рукой  С.Есенина:  С  красным  звоном,  дорогой  баюн  Жигулей  и  Волги.  Цвети  крепче.  Сергей  Есенин   
Рукой  П.Карпова:  Пимен  Карпов    -    привет!». 
Февральская  революция  в  Туркестане  прошла  без  пролития  крови.  Отречение  царя от престола   ожидали,  но  когда  это  произошло,  то    многие    убедились,  что    кардинальных     перемен  в  обществе  не случилось.   Кратковременная  эйфория    свободы    постепенно  сменялась  у  значительной  части  населения    разочарованием.  Программа    Временного  Правительства    не  сулила    ничего  хорошего  для    трудящихся.
А.Ширяевец  пытался  осмыслить  революционные  события,  очевидцем  которых    стал.  Свои  надежды  он  связывал  с    привлечением  в  освободительное  движение  сельского  населения,  а  не  только  пролетариата.    31  марта    1917  г.    на  Пасхальной  открытке  писал  П.Поршакову    в  Ашхабад:  «С  праздником!  Не  писал,  потому  что  не  могу  опомниться  от  событий  этого  месяца…  не  во  сне  ли  все  это  снится?  Чудеса!  Много  выкриков,  «лозунгов»  и  прочего,  кое  от  чего  начинает  тошнить,  но  я  жду,  что  скажет  не  фабричная,  считающаяся  только  с  Карлом  Марксом  Русь,  а  Русь    деревенская,  земледельческая  и  заранее  отдаю  ей  мои  симпатии,  ибо  только  в  ней  живая  сила.  Ну,  пока.  До  следующего  раза.  Пиши.  Привет  от  мамы».   
В  газете    «Новый  Туркестан»  29  марта  1917  г.  напечатал    большую  подборку  стихотворений  под  единым  названием  Стенька  Разин,  в  которую   вошли  1.  Клич  («Заломивши  шапку  алую…).  П.Становье  («Синева  небесная,  Волги  синева…»).    Ш.  «В  канифас  и  шелка  разодета…»    1У.  «Утонула  касатка.  Перед  вольницей  пьяной…»    У.  Стенькин  сон  («За  Бухарским  пологом  пьяный  Стенька  спит…».    У1.    «Не  сдержали  станичники  атаманов  зарок…».    УП.    Утес  Разина.  («  Былою  ярью  очарован…»  ). 
Образ  Стеньки  Разина    для    А.Ширяевца    был  символом    народной  борьбы  за  свободу.  В.Вольпин  вспоминал,  что  в  это  время  поэзия  А.Ширяевца  «постепенно  окрашивается  в  цвет  некого  наивного  романтизма.  Особенно,  когда  в  его  волжских  песнях  начинает  появляться,  расти  и  крепнуть  мощная  фигура  Стеньки  Разина.  Однако,  следует  оговориться,  что  Стенька  Ширяевца  не  только  «разудалый  атаман»,  нежащийся  с  персидской  княжной.  В  целом  ряде  стихотворений  этого  цикла  поэт  резко,  но  с    присущим  ему  чувством  меры,  выдвигает  на  первый  план    с  о  ц  и  а  л  ь  н  ы  й    момент    буйных  подвигов  Разина.  Этот  последний  рисуется  как  борец  за  мужицкое  дело,  как  мститель  за  многовековые    угнетения  народа,  как  вождь  поднявшейся  вольницы.  (…)    Возвращаясь  к  излюбленной  теме  Ширяевца    -    Стеньке,  следует  признать,  что  несмотря  на  то,  что  поэтическая  литература  об  этом  легендарном  народном  герое  и  до  Ширяевца  была  довольно  значительна,  что  о  нем  писали  и  Н.А.Вроцкий,  и  Вл.Гиляровский,  и,  особенно,  Д.Садовников,    -    он  все  же  сумел,  не  повторяясь,    по  интересному,  свежо  и  ярко,  подойти  к  этому  любимому  народному  герою,  одухотворить  его,  наполнить  стихи  о  нем    подлинным  революционным  пафосом  и  силой  своего  таланта    запечатлеть    этот  героический  образ  в  сотнях  прекрасных  певучих  строк».   
А.Ширяевец    издал  восьмистраничную    книжечку    «Алые  маки.  Песни  последних  дней».    На  обратной  стороне  обложки  указал:  «Посвящается  Надежде  Васильевне  Плевицкой».  О  певице  он  знал  не  только  со  слов  Н.Клюева,  который  выступал  вместе  с  ней  в  гастрольных  концертах,  но  и  посмотрел  в  ташкентском  театре  «Гелиос»  кинодраму  «Крик  жизни»,  в  которой  главную  роль  играла  знаменитая  певица.    В    сборничек  малого  формата  были  включены  четыре  стихотворения  :  Стенька  Разин    («Всколыхался  ярко-красен  Стяг  восставших  за  народ…»  (С  посвящением  С.М.Топунову),    О  последнем  царе    («Шумно  плещутся  волны  морские…»),    Алые  маки    («Как  милого  провожала  я…»),  Родине,  в    котором    поэт  передал  радостный  настрой    освобождения  от    царизма: 
Русь,  вставай!  Довольно  муки!
Нет  ни  тюрем,  ни  оков!
Слышишь  радостные  звуки
Вечевых  колоколов!
Вьется  пурпурное  знамя,
Песнь  свободы,  как  прибой.
Распростись  с  больными  снами,
Светлый  путь  перед  тобой.   
В  издательстве  «Коробейник»  в  1917  г.    вышла  еще  одна    небольшая    книжечка  А.Ширяевца  «О  музыке    и  любви».  
 
Смутное  время
В  Туркестане  после  февральской  революции  некоторое  время  у  части    бывших  верноподданных  царя-батюшки,  которые    стали    в  одночасье    гражданами    свободной  и  демократической  России,  царила  растерянность.  Смена  губернатора  края    была  заметна  только  по  кратковременному  прекращению  в  марте    месяце    издания  газеты  «Туркестанские  ведомости»,  но  она  стала    издаваться  вновь  после  утверждения    Временным  правительством  новых  органов  власти. 
Демократия  стала  гражданами    на  практике    осознаваться  при  проведении  в  июле    выборов  в  Ташкентскую  городскую  думу.  За  места  в  думе  развернулась  борьба  между    вновь  созданными,  а  также  легализованными    старыми    партиями,    общественными  объединения    по  профессиональному  или  национальному    признакам.    Выдвигались    кандидаты    по  единому  списку.    В  газетах  публиковались  агитационные  материалы,  например:  «Граждане  евреи!  Исполните  свой  гражданский  и  национальный  долг!  Голосуйте  за  список  №  7».    Газета  «Туркестанский  курьер»  призывала  голосовать  за  список  №  6,  представляющий  список    кандидатов  от  радикально-демократической  группы.    Таких  списков  избирательной  комиссией    было  утверждено  по  городу  14.  Обывателю  трудно  было  разобраться    в    их    целях  и    задачах. 
А.Ширяевец  не  принадлежал  ни  к  одной  политической  партии.  Внимательно  следя  за  переменами  в  обществе,  он  скоро  пришел  к  выводу,  что  значительная    часть  горожан    плохо  разбирается    в  политических  вопросах,    занимая   выжидательную  позицию.  Свои  наблюдения    он    30  июля  1917  г.  в    газете  «Туркестанский  курьер»  изложил  в  сатирической    заметке    Шелуха.    Это  были  мелкие  зарисовки  увиденного  или  услышанного,    передающие  разброс  оценок,  мнений,  заявлений    представителей  различных  социальных  групп  или  политических  объединений.    Читатель,  знакомясь  с  текстом,  должен  был  дать  свою  оценку    наблюдениям  А.Ширяевца:    
«-Знаем  мы  вас,  буржуев,  походили  в  золоте,  обождите    -    доберемся  до  вас!  –  воскликнул  рабочий  по  адресу  учителя,  и  свирепо  взглянув  на  позолоченные,  форменные  пуговицы  учительской  тужурки.
-  Извините,  товарищ,  но  я  уверен,  что  вы  получаете  больше  меня  раза  в  четыре,  -  робко  заикнулся  «буржуй».
-  Что?.  Ах  ты,  контрреволюционер    этакий!
«Буржуй»    «по  стратегическим  соображениям»  поспешно  отступил…
*  *   
-Война  до  победного  конца!    -    молвил  белобилетник  Неунывающий,  и  на  всякий  случай  поступил  в  почтово-телеграфное  ведомство…
*  *
-Да  здравствует  Земля  и  Воля!    -    сказали  бежавшие  из  наступающей  роты  двое  защитников  отечества,    и  засели  в  кустах……
*  * 
-Все  на  алтарь  отечества!    -    сказал  купец  1-ой  гильдии  Киткитычев  и,  в  пылу  патриотического  подъема,  пожертвовал  старую  самоварную  трубу…
*  *
-Бедная  Россия,  кто  поможет  тебе!    -    воскликнул  патриот  Скотолобов,  и  положил  на  сберегательную  книжку  пять  тысяч  целковых…
*  * 
Говорят,  что  образовалась  новая  партия  «социалистов-вегетарианцов!.  Программа  будет  на  днях  опубликована. 
*  * 
-Земля  наша  велика  и  обильна,  найдется  место  и  приставу!    -    сказал  бывший  пристав  Взяточкин,  и  записался  в  большевики. 
*  * 
-Ты,  Микита,  с  аннексией  или  без  аннексиев!  И  контрибуций?
-  Конечно,  с  аннексиями  и  контрибуциями,  что  в  пустую-то  сражался! 
-  А  ежели-ча  я  тебе,  чёрту  шелудивому,  за  эти  империалистические  взгляды  под  девятое  ребро  звездану!?
-  Гм…  Ты  тово…  полегче…  Тогда  уж  я  лучше  без  аннексиев…
*  * 
-Глянькось,  Фекла,  большевик    -    не  большевик,  жулик    -    не  жулик  у  ворот  трется…  На  всякий  случай  выпусти-ка  на  него  кобеля…».
Газеты  были  заполнены    сатирическими,  юмористическими,  разоблачительными  публикациями.  Не  избежал  нападок    и  А.Ширяевец.  15  июля  1917  г.  в    «Туркестанском  курьере»    поэтесса    Валентинова  (она  же  Валентина  Абрамова)  в  фельетоне    «Пегас  без  узды»  не  только    критически    оценила  его    старый    сборник  стихов    «Богатырь»,  но    и    обвинила    автора    в  моральной  неустойчивости  и  политической  приспособляемости. 
«Литература  и  поэзия  били  в  картонные  литавры  бутафорского  патриотизма,  фальсифицируя  гражданские  чувства  апологией  царствующего  дома,  как  символа  воинствующей  России,  -  писала  Валентинова.  -  Городецкие  и  Соллогубы  мельчали  по  мере  отдаления  от  столицы  и  превращались  в  провинциальных  Миражных,  Бескрайных,  Южных  и  другие  поэтические  псевдонимы,  подыгрывающих  в  маленькие  бубны  гражданского  воодушевления  и  звякавшие  монистом  из  старых  монет  готовых  ходячих  фраз    (…).
Туркестан  тоже  отдал  свою  долю  этой  политически  беспринципной  и  неискренней  буффонаде  искусственно  раздутого  патриотизма.  Когда  началась  война    -    в  Ташкенте  был  выпущен  целый  летучий  водопад  поэтически  восторженных  обращений,  воззваний,  обещаний  и  описаний.  Между  прочим,  была  выпущена  и  брошюра  Ал.Ширяевца,  наиболее  признанного  из  ташкентских  поэтов,  под    определяющим  заглавием  «Богатырь»  (изд.  канц.  генгер.  губерн.  1915  г.).
Пафос  Ширяевца  в  этих  стихотворениях  не  пошел  дальше  патриотического  стереотипа  «шапками  закидаем»,  вложенного  в  уста  казаков  фальшиво-трогательных  репродукций  умирающих  героев  и  умилительных  олеографий,  в  которых  фигурировали  в  поэтических  ракурсах  «Обожаемые  монархи».  Например,  Раненый  (из  письма)    («Сколько  бились    -    не  помню,  не  знаю…»). 
Это  ли    не  засахаренный  миндаль  целительного  бальзама  царской  ласки?    И  не  такой  же  приторный  трафарет  представляет  из  себя  стихотворение  Царская  дочь  («Пробыл  до  ночи  в  огне  боевом…»). 
Но  весь  этот  елейно-патриотический  барабан  оказался  ложью.  Русскую  армию  не  спасли  тысячи  образков,  раздававшихся  одной  царственной  рукой,  но  в  то  время,  как  другая  предавала.    Ни  стихотворные  воинственные  клики,  ни  яростное  размахивание  ямбом  и  хореем  не  сдвинуло  немецкой  армии  ни  с  одной  пяди  земли  русской». 
Верно,  такое    было  при  самодержавии.  Но  вот    в  России    установился  новый  демократический  строй.  И  автор  фельетона    весь  свой  гнев  обрушила    на    тех,  кто    стал    восхвалять  новую  власть,  новые  порядки. 
«Но  не  безмолвствовали  поэты,  -  писала  Валентинова,  -    и,  покончив  с  официальной  словесностью,  они  в  тот  же  день  нашли  новые  слова  восторгов  для  революционных  побед.
«Русь,  распростись  с  больными  с  нами»,  -    пишет  Ширяевец  в  брошюре  «Алые  маки»  (изд.  «Коробейник»,  1917  г.,  ц.  20  к.).,  где  помещены  четыре  революционных  произведения:  «нажимай  сильнее,  братцы…,  где  царили  тунеядцы,  будет  правит  весь  народ».
Оказывается,  все,  что  было  до  этого,  было  больными  снами,  а  цари  и  царские  дочери    -    кровопийцами  и  тунеядцами.    Просто.
А  «Николай,  император  России  на  английском    плывет  корабле»,  размышляя:
Не  хотел  дать  народу  свободу    (…)
И  заплакал  неплаканный  царь…» 
Творческую  мысль,  творческие  искания  нельзя  ограничивать  какими - либо  рамками  и  тем  более  рамками  требований  политической    выдержанности  взглядов.    Много  перьев  было  сломано  по  этому  поводу,  когда  в  начале  войны  часть  литераторов  переместилась  в  суворинское  «Лукоморье».  Ничего  определенного  не  было  вынесено  в  смысле  разрешения  «домашнего  старого  спора»,  но,  очевидно,  что  есть  какие-то  элементарные  требования  чистоплотности,  честности  и  выдержанности  в  литературной  работе,  в  ясности    и  для  поэтов. 
Вся  ценность  поэзии    -    в  ее  художественном  приближении  к  истине,  к  вечному  и  перманентному.  Только  это  служит  в  поэзии  неиссякаемым  источником  эстетического  наслаждения  и  эмоционального  возбуждения.  Всякая  же  фальш,  все  пошлое  и  безвкусное,  терпимое  лишь,    как  массы  руды,  из  которого  приходится  извлекать  крупинки  радия    -    искры  истинного  вдохновения  и  стихийного  свободного  творчества    -    утомляет  и  оскорбляет». 
А.Ширяевцу  пришлось  проглотить  горькую  пилюлю.  Что  было,  то  было,  но    быть  только  созерцателем  событий  он  не  мог.  Изменения  в  обществе  захватывали    его  с  огромной  силой.  И  хотя  ему  трудно  было    давать    событиям  правильную  политическую  оценку,  все  же    с  гражданских  позиций    он  мог    отличить    добро  от  зла,  прогрессивное  от  реакционного. 
В  Ташкент  стали  возвращаться  из  ссылок  и  тюрем    бывшие  политзаключенные.  Некоторые  из  них    заходили  в  редакции  газет,  делились  своими  воспоминаниями,  пытались  разобраться  в  современной  политической  ситуации.    А.Ширяевец  всегда  относился  с  уважением  к  борцам  за    народное  счастье.    5  августа  1917  г.  в  «Туркестанском  курьере»    напечатал     стихотворение   Один  из    немногих:
Что  поник  сиротливо    -    уныло?
Знать  заныла  душа  от  тоски,
Видно  вспомнились  волны  Байкала,
Глушь  Сибири,  тайга,  рудники…
 
За  народ  поднял  знамя  ты  смело,
Но  не  сбылось,  что  грезилось  в  снах…
Как  свеча  твоя  юность  сгорела
В  неприютных  Острожных  стенах…
 
А  теперь,  когда  сбылись  мечтанья,
Когда  зори  над  краем  родным,
Ты  вернулся  из  края  изгнанья
Стариком  изнуренным,  больным…
 
Сердце  замерло,  сердце  устало.
Не  забыть  видно  ржавых  оков,
Рокотанье  седого  Байкала
И  сибирских  сырых  рудников.
 
Через  две  недели  напечатал,  используя  рассказы  и  воспоминания    узников,    стихотворение  В  тюрьме  .   
С  железным  переплетом
Тюремное  окно…
_  Как  сокол,  вольным  летом
Летел,  давно.  давно… 
Дождался  сокол  плена:
В  тюрьме  глухой,  сырой…
Крепки,  высоки  стены
И  зорок  часовой… 
Ну,  что  ж  доволен  малым…
Кручина  не  берет.
Быть  может  об  удалом
Родная  Русь  споет. 
Приник  лицом  он  бледным
К  окну…  Бегут  года.
-  Ужель  мечтам  победным
Не  сбыться  никогда. 
А.Ширяевца  приглашают    сотрудничать  в    новые  зарегистрированные  газеты  и  журналы.  В    начале  июля    в  газете  «Туркестанский  курьер»  напечатано    объявление,  что  10-15  июля  в  Ташкенте  выйдет  первый  номер  литературно-художественного  и  общественно-политического  журнала  «Буревестник».    Среди  сотрудников  журнала    был  назван    Александр  Ширяевец. 
 
Октябрь  1917  г.
12  сентября  1917  г.  в  Александровском  парке  Ташкента    состоялся  митинг  рабочих    Бородинских  мастерских,  к  которым  примкнули  до  семи    тысяч  рабочих  других  предприятий,    солдат  и  горожан.  После  выступлений  ораторов-большевиков  участники    митинга  приняли    резолюцию    «Вся  власть  Советам».    Вновь  избранный  исполком  Ташкентского  совета,  в  котором    преобладали    большевики,    приступил  к  работе    в  сложной  политической  обстановке.  Обыватели    не  всегда  правильно    оценивали  меняющиеся  политические    события,  вынуждены  были  занять  выжидательную  позицию,  а  более  ловкие    стали    приспосабливаться  к  требованиям  новой  власти.  Образ  такого    приспособленца  к  меняющимся    общественным    ситуациям    А.Ширяевец  раскрыл    в  очерке  Гражданин  Гусь-Лапчатый  (Портрет),    опубликовав  его    в  «Туркестанских  ведомостях»  12  сентября  1917  г. 
«До  первого  марта,  -  писал  А.Ширяевец,  -  гражданин  Гусь-Лапчатый  именовался  «губернским  секретарем»,  был  исправным  службистом,  трепетал  перед  власть  имущими,  почтительно  жал  два  перста  делопроизводителя  Черноморова  и  повергался  в  прах  перед  самим  его  превосходительством.  Нынче  же…    из  «губернского  секретаря»  стал  гражданин  Гусь-Лапчатый».    Теперь  он  активно  выступал    на  митингах  и  собраниях.  Изобличил  пристава.    Вначале  принял  сторону  большевиков,  но  после    их    разгрома  Временным  Правительством  быстро    переметнулся    в  эсеры.  Но  на  всякий  случай  дома  тайно  хранил  атрибутику  и  самодержавия.  Так,  на  всякий  случай,    веря  в  силу  русского  «авось».    Свой  очерк  А.Ширяевец  заканчивал  призывом:  «Читатель,  ты,  наверное,    часто  сталкиваешься  с  Гусь-Лапчатым,  слышал  не  раз  громоносные  речи  его,  слышал  и  может  быть    негодовал  на  родителей  своих  за  то,  что  вышел  из  тебя  только  рядовой  обыватель    -    что  же  поделаешь,  у  каждого  своя  «планида»!
Я  тоже    «обыватель»,  тоже  сижу  на  черном  хлебе,  пью  чаек  без  сахара.  Склоним  же  покорно  свои  головы.    –  Провидение  знало,  что  делало,  и  воскликнем  единогласно:
-  Дорогу  Гусь-Лапчатому!    Ликуй  и  славься,  Гусь-Лапчатый!  Держи  нос  по  ветру  и  обретешь  ты  счастье  свое!  И  сколько    таких  Гусь-Лапчатых!» 
Попытка    сторонников  Временного    правительства    свергнуть  власть  Советов    в  Ташкенте  привела  к  вооруженному    восстанию  и  окончательному    переходу    власти    к    Советам    рабочих  и  солдатских  депутатов.   
Октябрьские    революционные  события    были  встречены    А.Ширяевцем  настороженно.  Он  писал    С.Есенину  в  Москву:    «Здесь  ни  газет,  ни  журналов  не  получается,  так  что  я  в  полной  неизвестности,  а  потому  не  в  состоянии  разобраться,  что  делается  на  Руси  и  на  чьей  стороне  правда.  Здесь  в  октябре  было  побоище,  на  днях  ожидается  восстание  мусульман.  Жить  в  такой  обстановке  жутко,  и  я  боюсь  строить  какие-либо  планы.  А  самое  главное  то,  что  все  время  думаешь,  на  чьей  стороне  правда,   и  получается,  что  правды,  видно,  совсем  нет  на  свете.
Тяжело  и  жутко  от  такой  смуты!».   
В  ответном  письме    16  декабря  1917  г.    С.Есенин    не  внес  определенной  ясности,  ограничился  некоторыми    практическими    советами:  «Дорогой  мой  Шура!  Прости,  пожалуйста,  за  молчание.  Всё  дела  житейские  мучают,  а  как  освободишься,  так  и  липнешь  к  памяти  о  друзьях,  как  к  меду. 
Сейчас  сидит  у  меня  П.Орешин.  Кланяется  тебе  и  просит  стихов  для  одного  сборника,  а  главное,  что  я  хочу  сказать  тебе,  это  то,  что  собери  все  свои  стихи  и  пошли  Разумнику.  Он  издаст  твою  книгу.  Об  условиях  я  уже  сговорился,  и  ты  получишь  за  80  стр.  не  менее  700  рублей.  Это,    родной,  не  слова,  поэтому  я  поторопил  бы  тебя.
Скоро  выходит  наш  сборник  «Поэты  революции»,  где  есть  несколько  и  твоих  стихов.  Гонорар  получишь  по  выходе.    Пиши,  родной  мой,  не  забывай.  Ведь  издалека  тебе  очень  много  надо,  а  я  кой  в  чем  пригожусь.  Твой  Сергей.  Литейный,  33,  кв.  11.
Стихов!  Ради  Бога,  Разумнику  стихов.  Вывери  «Запевку»  и  все,  что  можешь».
 Новокрестьянским  поэтам  была  близка    программа  левых  эсеров.    13  апреля    1918  г.    в  московской  газете  «Новости  дня»    Ирина  Трубецкая  в    статье    «Печальная  летопись:  Приспособляемся»  замечала:  «В  стан  левых  эсеров  перекочевали  и  критики  Иванов-Разумник,  Лундберг,  и  мистик  Блок  и  антропософ  Андрей  Белый,  и    «поэты    из  народа»  Клюев,  Ширяевец,  Есенин». 
А.Ширяевец    постоянно    выражал    скептическое  отношение    к  городу  и  горожанам,  как  единственным    представителям  революционных  преобразований  в  стране.  Он  был  убежден,  что  только  сельские    жители    являются    истинными  носителями    народного  духа,  только  ими  будет    определяться    светлое    будущее    народа.   
«  Город    дал  уже  все,  что  он  мог  дать,  -  утверждал    он,    -    и  от    «царящих  властительно  над    долом,  огни  вонзивших  в  небосклоны»,  крикливых    городов,  взоры  всех  устремились  к  скромным,  затерянным  в  зеленях  полей  деревенькам.   
Народ!  Сколько  перьев  сломано  в  яростных  спорах  о  народе,    сколько    кип  бумаги  написано    о  нем,  о  его  загадочной  душе!    И  действительно,  с  одной  стороны  чуть  что  и  вилы  в  бок,  или  «красного  петуха»  подпустит,  плюс    -    повальное  пьянство  и  тьма  других  пороков,  а  с  другой:  тысяча  выходцев  в  Канаду,    -    горение  духа,  искание  «истинного  Бога».  Вот  и  разберись  в  народной  душе! 
Безудержное,  доходящее  до  виртуозности  матершинство  и  вдруг:    «Слово  о  полку  Игореве»!  Сегодня  раскроил  череп  своему  ближнему,  а  завтра  уйдет  в  пустыньку  и  Столпником    простоит  тридцать  лет.  Да,  мудреная  штука  народная  душа… 
Мы  не  знаем,  каким  политиком  станет  теперь  народ,  но  мы  твердо  убеждены,  что  даст  он  нам  красоту    новую,  выпустит  новых  «Жар-Птиц».
Стремясь    лучше  понять  программу  левых  эсеров,  А.Ширяевец   в  конце    декабря  1917  г.    писал  С.Есенину:«Нельзя  ли  попросить  Разумника,  чтобы  он  распорядился  высылать  мне  «Дело  народа».  Выписывать    -    дорого,  авось,  найдется  лишний  номерок.  Попробуй.  Пиши.    А.Ш.  Где    Николай  (Клюев)?  Скоро  ли  выйдет  твоя    новая  книга?».   
Внимательно    следил  за  событиями  в  России  после  прихода  к  власти  большевиков.  Его  тревожило,  что    эти  события  проходят  не  мирным  путем,  как    во  времена    Февральской  революции,  а    часто    сопровождаются   вооруженными  столкновениями,  при  этом  в  противоположных  лагерях  оказывались  когда-то  бывшие  в  родстве  или  учившиеся  в  одном    и  том  же  учебном  заведении.    А.Ширяевца    пугало    приближение    гражданской  войны.    В  «Туркестанской  газете»  19  ноября  1917  г.  свои  сомнения  и  предчувствия  поэт    выразил  в    стихотворении    Россия:   
Давным-давно  на  подвиг  славный
Богатыри  не  мчатся  вскачь,
И  горше  плача  Ярославны
Твой  заглушенный  тихий  плач.
 
Не  злым  врагом,  не  в  поле  ратном
Твой  щит  старинный  дерзко  смят,    -
В  краю  родном,  ножом  булатным
Сыны  любимые  разят. 
 
Как  зверь,  метнувшийся  на  чащи,
Бегут  они,  и  дик  их  зов.
И  отдают  рукой  дрожащей
Дары  отважных    Ермаков…   
Не  на  все  его    вопросы  друзья-поэты    могли    дать  исчерпывающие  ответы.  Они  были,  прежде  всего,  певцами,  а  не  политическими  светилами.  Не  исключением  был  и  С.Есенин,  к  которому  обращался  А.Ширяевец.    В.Львов-Рогачевский  вспоминал:  «Когда  я  встречался  в  1917  году  с  С.Есениным,  он  каждый  раз  с  юношеским    увлечением  говорил  о  Ширяевце,  с  которым  состоял  в  переписке.  Он  давал  просматривать  мне  его  рукописи,  многие  стихи  своего  друга  тут  же  на  память  читал  своим  певучим  голосом.
-  Его  надо  непременно    перетащить  в  Москву  из  Азии.  Он  там  задохнется,    -    обычно  заканчивал  он  беседу». 
 
«Свободный  Туркестан».
Дружеские  отношения  установились  у А.Ширяевца  с    поэтом  Владимиром  Ивановичем  Вольпиным  (1891  –  1956),  который  приехал  в  Ташкент    из  Могилевской  губернии    в  начале  мировой  войны.    Его    стихи    печатались    в  туркестанских  газетах. 
А.Ширяевца  и  В.  Вольпина    сблизила  искренняя    любовь    к  поэзии.  Оба  были  противниками    «формального»  подхода,  придерживаясь  навыков  старой  поэтической  школы.  В.  Вольпину  нравился    песенный  настрой    стихотворений  А.Ширяевца.    21  ноября  1917  г.    в  «Туркестанских  ведомостях»    стихотворение  А.Ширяевца    Луна  («За  царевной  моей  Несмеяной…»)    было    напечатано    с  посвящением    Валентину  Вольпину. 
Более  предприимчивый,   В.И.Вольпин    после  февральской    революции  стал    издавать    литературно-художественный  журнал  «Буревестник»,  который  не  нашел  поддержки  у  читателя  и  вскоре    был  закрыт.    В  начале  1918  г.  ему  поручили    редактировать    новую    политико-экономическую,  общественную  и  литературную    ежедневную    газету    «Свободный  Туркестан»,  орган    независимой  социалистической  мысли.   В  сотрудники    был    привлечен    А.Ширяевец.    16  января  1918  г.  в  первом  номере    газеты   он   напечатал  свою    статью    «Три  витязя  (О  поэтах  из  народа)».   
В  статье  отсутствуют    биографические    сведения    о  поэтах.    Н.Клюев,  С.Есенин,  С.Клычков,  которые  автором  были  причислены  к  сказочным  витязям,  были    представлены    читателям    подборкой  их    поэтических    произведений    с  небольшими    с  краткими    комментариями. 
Первым  был  представлен    Н.Клюев:
«Раскрываем  сборники  Клюева:  «Сосен  перезвон»,  «Братские  песни»,  «Лесные  были»  и  «Мирские  думы»,  раскрываем  и  не  можем  оторваться  от  этих  страниц,  ярких,  певучих,  мы  начинаем  в них   слышать  воистину  «Сосен  перезвон»  и  верим  этим  колдующим  «Лесным  былям». 
Можно  ли  не  верить  такому  народу,  о  котором  написаны  такие  простые,  такие  мастерские  строки: 
Наша  радость,  счастье  наше
Не  крикливы,  не  шумны,
Но  блаженнее  и  краше
Чем  младенческие  сны!»   
Текст    стихотворения  Н.Клюева    Пахарь    сопровождался    восторженным  призывом:  «Прочитайте  и  выпейте  из  чистого,  подлинно  народного  источника  живой,  чудотворной  воды». 
О    поэзии  .С.Есенина    А.Ширяевец    знал    меньше,    но  это  нисколько  не  преуменьшало  пафоса  при  характеристике  его  произведений:
«Также  весь  русский,  молодец  молодцом,  звонкоголосый  Есенин.  Он  еще  юноша,  выступавший  только  в  этом  году  со  своей  «Радуницей»,  но  какой  крепкий  голос  у  него,  какая  певучесть  в  его  чеканных  строчках.  Вот  его  незабываемые  стихи  о  Христе: 
Не  с  бурным  ветром  тучи  тают
На  легкокрылых  облаках.
Идет  возлюбленная  Мати
С  Пречистым  Сыном  на  руках.
Она  несет  для  мира  снова
Распять  воскресшего  Христа.
-Ходи,  мой  сын,  живи  без  крова,
Зорюй    и  полднюй  у  куста…
Любимой  невесте,   России  подарены  следующие  строки  одного  из  есенинских  стихотворений,  проникнутого  почти  юношеским  восторгом  преклонения  перед  чудодейкой  родиной:
Если  крикнет  рать  святая:
-  Кинь  ты  Русь,  живи  в  раю!
Я  скажу:    не  надо  рая,
Дайте  родину  мою.
Сергей  Есенин  свеж  и  юн. 
Он,  как  это  принято  говорить,  «весь  в  будущем».    Радуясь  за  кудрявого  песенника,  мы  невольно  вспоминаем  некрасовское:
Не  бездарна  ты  природа,
Не  погиб  еще  тот  край,
Что  выводит  из  народа
Столько  славных    -    то  и  знай…».
А.Ширяевец  завершил  статью    обзором  произведений  С.Клычкова:    «Третий  певец  русской  народной  «Тройки»    -    Клычков.    Творчество  его  стихийно  и  самобытно.  Сюжет    -    былинная  удаль.  Долго  не  забыть  его  сказочного    «Садко»  из  «потаенного  сада»,  мы  не  можем  отказать  себе  в  удовольствии  привести  это  изумительное  стихотворение  полностью: 
Ходит  море    перед  горами,
Перед  борами  да  ярами!.
Ходят,  ходят  волны  по  морю,
Стелят  пеною  пол  берегу!.  (…).
Прочел  и  не  веришь.
-  Ведь  это  настоящий,  живой  новгородец    Садко!  Какая  красочность!  Какое  совершенство  формы»
Восторженные    отзывы    о  творчестве    Н.Клюева,  С.Есенина,  С.Клычкова    подтверждали  вывод    А.Ширяевца,  что  истинно  народная  поэзия  становится    недоступной    городским  жителям.  «Горожанин,  -  писал  он,  -    задавленный  каменными  громадами  улиц,  захлестнутый  чадным  фабричным  дымом,  прочтя  хрустальные    клычковские  строки  о  «Мельнице  в  лесу»,  вероятно,  вздохнет  полной  грудью: 
Льется  речка    - 
Быстротечка:   
Берега  ее  убраны
В  янтари  и  жемчуга…
Льется  речка  лугом,  лесом,
А  в  лесу  волшебный  плес
Словно  чаша  под  навесом
Чистых  елей  и  берез.    (…). 
Большинство  песен  Клычкова    -    в  честь  Лады,  забытой  горожанами,  но  не  забытой  сыном  полей  и  лесов,  с  диковинными  речками  и  мельницами.  И  сколько  таких  самоцветов    у  трех  песенников  народных!   
Не  вдаваясь  в  подробную  оценку  стихов  Клюева,  Есенина  и  Клычкова,  мы  отсылаем  читателей  для  подробного  ознакомления  к  указанным  здесь  сборникам,  ибо  каждый  из  них    -    это  событие,  а  может  быть,  и  эпоха  в  русском  искусстве». 
Статья  заканчивается    обобщающими    замечаниями    о    необходимости  обращения    внимания    на    народ  и  его  самобытное  творчество,  так  как  «большие  силы  таятся  в  деревне,  много,  слишком  много  забыто  кладов  в  русском  черноземе  и  надо  только  суметь  разыскать  их.  Надо  пойти  в  деревню,  надо  уметь  подойти  к  ней,  и  тогда  не  вилами  встретит  она  нас.  (…)  О  многом  забыла  наша  интеллигенция,  слишком  долго  смотрела  она  через  монокль  на  сермяжных  жителей  деревни  и  не  досмотрела  самого  главного.    Быть  может  «Пугачевщина»  прошлая  и  нынешняя  и  разлилась-то  от  этого  «недосмотра».    А  многому  бы,  весьма  многому,  следовало  бы  поучиться  «царящим  властительно»  городам  у  немудрых  деревенек!
Происходят  и  будут  происходить  великие  потрясения,  неизбежные  во  времена  революции,  когда  добывается  лучшая  доля.  Но  что  бы  там  ни  было,  мы  спокойны  за  народ  наш,  пока  он  шлет  нам  таких  песенников. 
-  Силам  черноземным  привет!    Александр  Ширяевец».
И.И.Шпак  вспоминал:  «Снова  разлука  и  встреча  в  1918  году.  Незнакомый  с  учением  социал-экономистов,  в  том  числе  с  Марксом,  а  также  с  коммунистической  программой,  он  на  первых  порах    растерялся  и  был  простым  зрителем  великих  событий.  Когда  А.Блок  пропел  свои  «Двенадцать»,  Ширяевец  глубоко  задумался,  написал  ему  очень  большое  письмо,  но  ответа  не  получил.». 
А.Ширяевец  пытается  вникнуть в суть    происходивших    политических    событий.    Его  оценка    революционных  преобразований    в  Туркестане    после  Октября    просматривается    в    рассказе    Скрипка. 
«Это  случилось  в  наши  сумбурные  дни,  -  так  начал  он    рассказ.  –  В  день  восстания  рабочих  и  солдат  скрипач  Синицын  был  на  именинах  у  старого  приятеля  своего,  Турасова.  Было  довольно  весело.  Синицын  играл  любимые  свои  вещи,  играл  без  конца,  артистично,  вдохновенно…  И  вдруг  неожиданные  выстрелы…
-Заварилась  каша!    -  бросил  один  из  гостей.
Прибежала  кухарка: 
-  Рабочих-то,  солдат-то,  счету  нет!  Так  и  прут,  так  и  прут!    Тыща!    И  все  с  винтовками!»
И  далее  повествуется  о  том,  как    Синицын  с  другом  по  пути  домой  с  вечеринки    были  остановлены  солдатским  патрулем  и  на  ночь  доставлены  в  проверочный  пункт,  где  уже  находилось  несколько    лиц.    Утром  всех  задержанных    хотели  без  суда  и  следствия    расстрелять  как  классовых  врагов,  но  спас  один  из  руководителей  восставших  солдат  и  рабочих,  который  потребовал    всех  отвести  в  штаб    для  судебного  революционного    разбирательства.    По  пути    задержанных  окружает    толпа  народа,    возбужденная  сообщениями  об  убитых  и  раненных  рабочих  и  солдат  во  время  ночного  сражения  с  частями,  поддерживавшими   Временное  правительство.  Стали  раздаваться    из    возбужденной    толпы    призывы  к  расстрелу    задержанных.    Конвоиры  выполнили    их  требование.    Случайно  остались  в  живых  скрипач  Синицын  и  мальчик  кадет.    Скрипач    попросил  сыграть  перед  смертью  еще  раз  на  скрипке.  Его  виртуозная  игра    так    сильно  подействовала  на    участников  стихийной    расправы,  что  его    и  мальчика  отпустили. 
Это    проявленное    беззаконие    в  рассказе    расценивается    как    пробуждение  в  человеке  звериного  начала.  Синицын,  а  его  устами  и  сам  Ширяевец,  рассуждал:  «Сколько  было  великих  Учителей,  пророков,  сколько  настроено  храмов,  расписанных  величайшими  художниками,  а  люди  все  те  же…  Кто  же  должен  прийти,  чтобы  вытравить  навсегда  в  человеке  звериное?    Будда,  Христос,  Магомед    бессильны,  да,  бессильны,  как  это  ни  грустно.  Где  вы  новые  учителя,  новые    Франциски  Ассизские  и  Николаи  Угодники?».
А.Ширяевец    не  считал,  что  в  народе  высокие  духовные    и  нравственные   чувства     погибли.    Ведь  смог  же  скрипач  Синицын    великолепным  исполнением  музыки  Шопена  и  Гуно  утихомирить  возбужденную  расстрелом    толпу  и  заставить  ее  осознать  бесчеловечность  содеянного.  Устами  скрипача  Синицына  высказывается  убеждение,  что    доверчивым  сознанием  народа    ловко  управляют    нечистые  на  руку  люди,  отстаивая  свои  корыстные  интересы    Синицын  «взглянул    еще  раз  на  толпу  и  понял,  что  эти  суровые,  безбородые  и  бородатые  люди  с  винтовками    -    дети,  слабые,  беспомощные  дети,  ловко  обманутые  кем-то  хитрым  и  безжалостным…  И  сделалось  жаль  их…».   
В    газете  «Свободный  Туркестан»  А.Ширяевец  опубликовал    поэтическую    сказку    Пир    Зимы,    стихотворения    Аленушка,    Песня  (фабричная).      Был  напечатан    рассказ  Свадьба  (Сельская  быль)    с  посвящением    «Сергею  Есенину».
Газета    «Свободный  Туркестан»    просуществовала  четыре  месяца,  а  затем    была  закрыта  из-за  отсутствия    финансовой  поддержки.
Пришлось  снова  обращаться  за  помощью  к  столичным    друзьям.    А.Ширяевец    писал  С.Есенину:    «  Сережа!    За  два  дня  до  получения  твоего  письма,  прочитав  в  газете,  что  в  Питере    вышла  новая  газета  «Знамя  труда»,  в  которой  участвуют  Ремизов  и  Николай  (Клюев),  я  послал  туда  все  песни  о  «Стеньке  Разине».  Если  ты  не  хочешь,  чтобы  они  там  появились,  если  не  трудно,  зайди  и  возьми  для  передачи  Разумнику.  Сошлись  на  это  письмо».
Обращение  было  услышано.  В    «Знамени  труда»  А.Ширяевец    был  объявлен  в  числе  постоянных  сотрудников  газеты.    В  первой  половине  1918  г.  в  газете  были  напечатаны  стихи  А.Ширяевца    Клич  («Заломивши  шапку  алую…»),  .  «Не  пришлось  чудесной  птицы…»,    «За  бухарским  пологом  пьяный  Стенька  спит…»,  «Не  сдержали  станичники  атаманов  зарок…». 
 
Студент  Туркестанского  народного  университета.
В    дореволюционном  Туркестанском  крае  не  было  ни  одного  высшего  учебного  заведения.    В  феврале  1918  г.  в    Ташкенте    организуется    «Общество  ревнителей  высшего  образования»,    учреждается    комиссия    по    созданию    университета,  в  состав  которой    вошли  известные  ученые  А.В.Попов,  В.И.Романовский,  Г.Н.Черданцев,  Л.В.Ошанин,    А.К.Уклонский,  А.А.Семенов,  Р.Р.Шредер,  С.А.Коган  и  др.   
20  апреля  1918  г.  вышел  первый  номер  газеты  «Народный  университет», в которой  были   изложены     цели     и  задачи     создаваемого  высшего  учебного  заведения.   21 апреля   в Ташкенте  на  торжественном   заседании   представителей  власти  и  общественных  организаций   официально  объявили об       открытии      Туркестанского  народного  университета на основании    решения   Совета  Народных  Комиссаров  Туркестанской  республики  от  16  марта  1918  г.
Заседание  состоялось    в  Доме  Свободы.  Присутствовали  многие  горожане.  А.Ширяевец  не  мог  пропустить  такого  мероприятия,  так  как  был  заинтересованным  лицом.    Открыл    собрание    комиссар  народного  просвещения  Туркестанской  Республики  В.А.Успенский.  Участников  собрания  приветствовал  чрезвычайный  комиссар,  член  Совета  Народных  Комиссаров    Туркестанской  Республики    Р.А.Кобозев    О    будущем    Туркестанского  народного    университета    рассказал  назначенный  ректором    А.В.Попов.    Он  говорил:  «Невелика  пока  его  письменная  история,  но  велики  задачи  его:  вырвать  живущие  во  всех  нас  корни  отжившего  прошлого,  перевоспитать  личность  для  новой  свободной  жизни,  переменить  сознание…».  Было    рекомендовано    открыть    филиал    университета  в  старогородской  части    Ташкента,  чтобы    проводить    занятия  со  студентами    на  узбекском  языке. 
Занятия    в  Туркестанском  народном  университете  начались  23  апреля  1918  г.  Было  открыто  5  факультетов,  на  которые  записались  1200  слушателей.  Новое  учебное  заведение    отличалось    от  российских  вузов.  При  приеме  в  студенты  не  было  никаких  ограничений.    Состав  слушателей  был  разнородный  по  возрасту  и  социальному  положению.  Среди  слушателей  были  малограмотные  и  окончившие  лицеи  и    реальные  училища.    Посещаемость  была    слабой.  Лекции  проводились  вечером,  так  как  все    студенты  должны  были    работать.  Программа    летнего  семестра  представляла  собой    сокращенный    вариант  программы  первого  курса  российского  университета.  Преподавателям  вуза  рекомендовалось  излагать  программный  материал  доступно  и  популярно.
И.  Шпак    вспоминал,  что  Ширяевец  «записался  слушателем    Туркестанского  университета  и  2  года  посещал  филологический  факультет».  Слушатели  сами  выбирали    для  посещений  учебные  дисциплины.  А.Ширяевец  стал  посещать  лекции  по  истории  русской  литературы,  которые  читал    А.В.Попов. 
Обучение  в  университете    совмещал  с  работой    в  библиотеке  и    газете  «Народный  университет»,  в  которой    опубликовал  стихотворения    Из  «песен  о  Городе»  (В  больнице),    Вечернее,    Цветам    «  печали  любви»,    Стихи  о  смерти,    Безумие,    «Зовут  к  молитвам  покаянным…»  ,  Змейка,  Затворница. 
В  сентябре  газета  «Народный  университет»    прекращает  самостоятельно    издаваться,  так  как    Народный  комиссариат  просвещения    Туркестанской  республики  стал    выпускать     газету    «Просвещение»,  в  каждом  номере  которой    публиковалась  различные  материалы     о  Туркестанском  народном  университете.  По  инициативе  редакции    в  каждом  номере  стали  появляться    стихи,  рассказы,  очерки,  литературоведческие  обзоры.    А.Ширяевец  становится  одним  из  активных  сотрудников  газеты. В    газете  «Просвещение»    были  напечатаны  его    стихотворения    На  обрыве,    Странное,  Самоубийца,    Погорелка,    Деревенское,  Из  «Волжских  песен»:  1.  «С  утра  до  ночи  все  буду  я…»,  2.    Весна.  3.    Буря,    На  откосе,    Коньки,  Огненный  змей,  Моление.
Изредка  печатал    небольшие  прозаические  произведения,  среди  которых    Наброски  (  1.Нищий.  2.Песня.  3.  Сон),  рассказ  Второй  разряд,  повествующий    о  жизни    почтовых  служащих.   
В  связи  с  юбилеем  И.С.Тургенева    А.Ширяевец  подготовил    и  опубликовал  в  газете    «Материалы  о  Тургеневе  И.С.».  куда  были  включены  «Два  стихотворения  в  прозе  И.С.Тургенева»,    «Дружеское  послание  Тургеневу»  и    «Памяти  Тургенева»  А.Фета,  стихотворения    Я.Надсона  «Над  могилой  И.С.Тургенева»,  К.Д.Бальмонта  «Память  И.С.Тургенева»,    В.П.Лебедева  «И.С.Тургенев».   
А.Ширяевец был  одним  из  инициаторов    открытия  в  газете  «Просвещение»    рубрики  «Литературный  альманах»,  в  которой  стали    публиковаться    стихи  российских  поэтов.    В  одной  из  подборок    была  напечатана  значительная  часть    поэмы  Сергея  Есенина  Марфа  Посадница.  Это  была    первая    самостоятельная  публикация  в  Туркестане  произведения  С.Есенина.    Были  опущены    3  и  4  главки  есенинской  поэмы,  но  напечатано    примечание,  в  котором  отмечалось:  «Настоящая  поэма  С.Есенина,  написанная  в  1914  году,  напечатана  в  сборнике  «Скифы»,  который  появится  в  свет  в  ближайшие  дни».  Это примечание свидетельствует, что текст поэмы С.Есенина Марфа Посадница был перепечатан из  петроградской газеты «Дело народа» (1917, 9 апреля).
В    газете  «Просвещение»    А.Ширяевец  опубликовал  литературоведческую  статью    Забытый  поэт  (А.Н.  Садовников),    в  которой  обратил  внимание  на    творческую  биографию  русского  поэта  Х1Х  века,  автора  популярных  в  народе    песен,  таких  как  «Из-за  острова  на  стрежень…»  и  др. 
В  январе  1919  г.  в  Туркестанском  народном  университете  проводилась    социальная  чистка  среди  студенчества  и  преподавательского  состава.  Если  при  открытии  университета  было  1200  слушателей,    то  к  15  января  1919  года  их  насчитывалось  640  человек.    А.Ширяевец    благополучно  прошел    чистку.   
Ему  пришлось  пережить  и    другие  общественные  катаклизмы.    С  18  на  19  января  в  Ташкенте    во  время    мятежа  были  расстреляны    многие    руководители    советской  власти.  В  мятеже    приняли  участие    некоторые  студенты  Туркестанского  народного  университета,  поэтому    занятия    были  прекращены.    Через  неделю    левоэсеровский  мятеж    был    подавлен  силами  вооруженных    рабочих  дружин  и  верных  советской    власти    воинских  подразделений.    Состоялись  при  большом  стечении  горожан  похороны  жертв    мятежа,  в  которых    А.Ширяевец    принял  участие.    1  марта    занятия  в  Туркестанском  народном  университете    возобновились.
Начавшаяся  Гражданская  война  привела  к  большой    оторванности    Туркестана    от  Центральной  России.    Журнал  «Рабочая  кооперация»,  в  котором    печатался    А.Ширяевец,  писал  в  1919  году:  «Мы  отрезаны  от  центра.  Уже  второй  год  мы  почти  не  знаем,  что  делают  наши  ученые,  литераторы,  художники.  Радио  не  может  передавать  ничего,    кроме  политических  вестей…  Эти  условия  оторванности  создают  впечатление  как  бы  заброшенного  в  океане  острова…».    Желание  выехать  в  Россию    еще  больше  укрепилось  в  сознании    поэта.
 
Туркестанские  мотивы
Революционные    события    в  Туркестане    у  А.Ширяевца    усилили    его    интерес    к  пробуждавшемуся  от  длительного  застоя  краю.    В  стихотворении  Туркестану    он  писал: 
Край  солнца,  хлопка,  рисовых  полей,
Лоз  виноградных,  ароматов  пьяных,
Ты  не  люб  мне  недвижностью  своей,
Ты  не  живешь,  ты    -    в  чарах  снов  дурманных!
А  жизнь  зовет  на  новые  пиры,
А  жизнь  творит  за  ярким  чудом    -    чудо…
-  Пусть  зацветут  шелками  Бухары
Твои  мечты,  твоим  навеки  буду!. 
А.Ширяевец  не  был  в  восторге  от  увиденной  им  туркестанской  природы,  резко  отличавшейся    от  его  родной,  поволжской.    Побывав  в  различных  местах,  он    передал  свое  настроение  в    небольших    поэтических  миниатюрах.    В  стихотворении  Голодная  Степь    показал  мрачную    картину  безжизненной  территории,  которую  хочется  поскорее  покинуть,  чтобы    перебраться  «туда,  где  люди,  плеск  реки  прохладной».  Внимание  поэта  привлекают  великолепные  восточные    изразцы,  напоминающие  о  былой  славе(Самарканд),    Башня  смерти  и  Голубой  купол  (Бухара),    памятники  старины  и  умирающая  арча    рядом  с  шумным  городским  ташкентским    базаром  (Шейхантаурское  кладбище). 
Из-за  незнания  местного  языка,    обрядов  и  обычаев   А.Ширяевец не мог   глубоко  прочувствовать    духовность    мусульманского  населения,  но  от  него  не  ускользали  многие  детали, которые он видел  глазами  русского  человека.    Его  поэтические  впечатления    закрепляются  через  новую  систему    художественных    образов,  часть  которых  он  берет  из  традиционной  восточной  поэзии.    Все  жизненное,  радостное  он  связывал    с    Солнцем,  все  мрачное,  темное    передавал    через  образ  Ночи,    а    азиатское  небо  представлялось    огромнейшей    Бирюзовой    Чайханой.    Поэт    удачно    использовал    эти  образы: 
Сидело  Солнце  в  Бирюзовой  Чайхане,
Кок-чай  тянуло,  горький  сок  кунара.
Спать  захотелось.  Слышало  во  сне,
Как  чьи-то  звонко  звякнули  дутары:
Явилась  Ночь  и  погасила  зной,
Упал  чимбет  над  Бирюзовой  Чайханой.
После  революции    в  Туркестане  началось  раскрепощение    восточной  женщины.  Нелегко  было  сломать    вековые    мусульманские    традиции.    А.Ширяевец  знал  о  случаях  расправы  над  мусульманскими  девушками,  которые  хотели  учиться  в  школах  и  университете,  мечтали  влиться  в  общественную  и  культурную  жизнь  республики.  Для  этого  нужно  было  решиться  на  такой  смелый  поступок,  как  отказ  от  повседневного    ношения    закрывающей  лицо  черной  паранджи.    Поэт  приветствовал    эти  порывы    в    стихотворении  Сартянке: 
Сбрось  ярмо  веков!  Воскресни!
Скинь  постылую  чадру.
Пронесись  с  веселой  песней
По  узорному  ковру…   
В  его  произведениях    стали  звучать  резкие  социальные  нотки  осуждения  тяжелого  унизительного  положения  женщины.    Он  не  решался    публиковать  такие  стихотворения,  но  зачитывал  их  друзьям  или  на  литературных  вечерах:   
               Туземной  женщине.
Ты    -    вечная  раба!  Аллах  твой    -    жирный  бай!
Он  жрет  твою  шурпу!  Кумыс  твой  выпил  пьяный!
В  дувальный  засадил:  то  ль  в  погреб,  то  ль  сарай,
И    сеткой  грязною  закрыл  твой  лик  румяный!
Ты    -    вечная  раба!  Аллах  твой    -    жирный  бай!
Он  жрет  твою  шурпу!  Кумыс  твой  выпил  пьяный!
*    *
Засохли,  сморщились  давно  твои  сосцы!
Средь  желтых  стен  не  дышишь  ты  ветрами!
-  Очнись,  раба!  Запой,  как  изразцы!
Зажги  себя  текинскими  коврами
Засохли,  сморщились  давно  твои  сосцы!
Средь  желтых  стен  не  дышишь  ты  ветрами… 
В  издательстве  «Туркцентропечати»  в  1919  г.  А.Ширяевец  издает  малым  тиражом    книжечку  стихов  «Край  солнца  и  чимбета.  (Туркестанские  мотивы)».  В  сборник  вошло  25  стихотворений,  написанных  в  разные  годы.  «Стихи  эти  появляются  в  печати  впервые,  кроме  трех:  «Пески»,  «Ночные  строки»  (переработано)  и  «Как  целует  здесь  землю  и  нежит.»,  -    отмечалось  автором    в  примечании. 
Стихотворения  восточной  тематики    при  жизни  поэта  не  получили  положительной    оценки.    С.Есенин  не  очень  лестно  писал  о    стихотворениях  сборника    «Край  солнца  и  чимбета:  «Пишешь  ты  очень  много  зрящего.  Особенно    не  нравятся  мне  твои  стихи  о  востоке.    Разве  ты  настолько  уж  осартился  или  мало  чувствуешь  в  себе  притока  своих  родных    почвенных  сил?». 
А.Ширяевец,  конечно,    не  стал  походить  на    местных   сартов.  Так  в  то  время  называли  оседлых  в городах  с  древних  времен  узбеков  в  отличие  от  кочующих  других  тюркских  народов. Тем не менее, многолетняя жизнь в Туркестана помогла ему ближе и глубже понимать     чаяния  и  запросы  местного  населения.
.  В    статье  «Туркестанские  поэты»    А.Черновский  в  журнале  «Книга  и  революция»  (М.,  1923)    писал,  что  А.Ширяевец,  один  из  известных  туркестанских  поэтов,  «или  занимался  перепеванием  старых  мотивов,  вроде  потопления  персидской  княжны,  выплывания  расписных  кораблей  и  прочей  бутафории  или  слагал  определенно  неудачные  стихи  о  Туркестане.  Редким  в  русской  литературе  примером  описания  в  стихах  нелюбимого  и  чуждого  края  является  его  сборник  «Край  Солнца  и  Чимбета».  Солнечный  и  красочный  Туркестан  для  поэта  «нелюб,  нищ  и  жалок»,  здесь  «все  в  похмелии»,  «сонны  лица,  сонны  души»,  «лишь  с  нудным  воем  протащится  порой  верблюд»,  Аму-Дарья    «лавиной  неприглядно-бурой  бурлит  меж  низких  берегов»  и,  только  добравшись  до  Каспия,  Ширяевец  ожил:  «Прими,  Хвалынское  раздольице!  Тесна  для  Сеньки  стала  Русь»,    «…  и  мнилось,  доносился  издали,  княжны  печальный  голосок». 
А.Ширяевец  мечтал    издать    в  Ташкенте  поэтический    сборник  «Бирюзовая  чайхана»,  в  который    включил    54  стихотворения,  в  том  числе  и  те,  что  были  опубликованы  в  книжечке  «Край  солнца  и  чимбета  (Туркестанские  мотивы)».    Первый    заголовок    на  макете    рукописной    книги:  «Александр  Ширяевец.  Край  солнца  и  чимбета.  (Стихи  о  Туркестане)»    был       зачеркнут    и    заменен    новым:    «Бирюзовая  чайхана».    На  оборотной  стороне  обложки видна   карандашная  надпись:  «Маргоше,  голубке  моей  посвящаю.  Александр  Ширяевец.  1921  год».    Так  А.Ширяевец  ласково  звал  свою  невесту  Маргариту  Петровну   Костелову.   
Издать  сборник  в Ташкенте    не  удалось.
 
Против    футуриста    В.Маяковского
Футуристов    А.Ширяевец    не  любил.  Их  произведения    казались  ему  далекими  от    поэзии,  образы  надуманными,  не  позволяющими   их  серьезно  воспринимать.  В  дореволюционном  Туркестане    о  футуристах    судили  как  о  хулиганствующих  молодых  людях,  бросавших  вызов  общественному  вкусу.  В  провинциальном  Ташкенте  такие    действия    осуждались.  О  футуристах  А.Ширяевцу  много  рассказывал    Н.  Кулинский,    который    22  октября  1918  г.  в  газете  «Просвещение»  в  очерке    «Рыцарь  ложки  и  лазоревых  щек»    описал  свои    впечатления  от  встреч    с  поэтами    В.Хлебниковым  и  В.Маяковским  в  1913  –  1914  гг.    Из    очерка    можно  было  узнать,  что  В.Хлебников,  при  встречах,    показывая    свою  изданную  книгу,    всегда  кричал  «Я    -    гений»,  а  В.Маяковский  на  одном  из  поэтических  вечеров  неожиданно  плюнул    в  сторону  публики  и  не  стал  читать  стихи.     У  Ширяевца    сложилось  представление,  что    футуристам    свойственно  «разорванное  сознание»,    а  их  творчество    не  имеет  ничего  общего  с  подлинным    искусством. 
Внимательно  перечитывая    в  библиотеке    сборник  «Все  сочиненное»  В.Маяковского,  не  смог  удержаться  от  обобщающей  оценки  творчества    «вождя  футуризма»,  которому    посвятил    специальную  главу  в    трактате    «Каменно-железное    чудище».   
В  творчестве    В.Маяковского  выделил  четыре  периода.   
Первый    характеризовался    произведениями,  которые    создавались    поэтом    на  заре  туманной  юности  и  были    связаны    с    робкой    мечтой    о  желтой  кофте.  «Первые  юношеские  шаги  Володи  Маяковского,  -  писал  А.Ширяевец,  -    как  видно  из  первого  его  стихотворения  (Утро),  были  направлены  по  сточным  улицам    Града,  где  «гроба  домов  публичных  восток  бросал  в  одну  пылающую  вазу»,  где  очаровал  взоры    «враждующий  букет  бульварных  проституток».    И  мы  не  вправе  сомневаться,  что  Володя  Маяковский  литературное  крещение  получил  именно  у  сих  злачных  мест,  если  прочтем  следующие  Володины  строки: 
Меня  одного  сквозь  горящие  здания
Проститутки,  как  святыню,  на  руках  понесут
И  покажут  богу  в  свое  оправдание
Дальше: 
Я  ваш  поэт». 
Второй  период  творчества  В.Маяковского  А.Ширяевец    связал    с  пресловутой    желтой    кофтой,    позволявшей  поэту    все  больше  и  больше  распоясываться.
Период  этот    иллюстрировался  следующими  отрывками: 
Я  сошью  себе  черные  штаны
Из  бархата  голоса  моего…
или:
А  если  сегодня  мне  грубому  гунну
Кривляться    пред  вами  не  захочется    -    и  вот
Я  захочу  и  радостно  плюну,
Плюну  в  лицо  вам…
Третий  период  творчества    был    определен    кратко:    «Володя  распоясался».  В  качестве  иллюстрации    приводится    поэма  «Облако  в  штанах»,  которая  для    Ширяевца    показалась    набором  несвязанных  образов,  необоснованных  многочисленных    ассоциативных  связей  с    биографией  поэта.    В  результате  был  составлен    краткий    пародийный    конспект    содержания  поэмы  с    сознательным  нарушением    логической    связи    изложения    и  сумбурным    вводом    образов,    что  представляло,  якобы,    зеркальное  отражение    сути    поэмы  «Облако  в  штанах». 
А.Ширяевец    пародировал  В.Маяковского:  «  Что  за  тля  верещит  рифмами,  пиликая  о  любовях  и  соловьях?.  Я  могу  это  посерьезнее  изобразить!  Северянин?    -  видали  мы  такую  падаль!  -  Взошел  гремящий  на  престол?    -  Ха!    -  Сам  взоплю  почище!    Раззудись  плечо,  размахнись  рука!  Одесса.  Измена  Марии…Р-р-р-о-ковая  драма  на  двадцати  страницах  убористого  шрифта!  Ежели  в  кинематографе    -    «золотая  серия»    5000  метров,  цены  повышенные!  Все  бабы    -    стервы!    Держите,  а  то  зашибу.
Облако  в  штанах!  Смазывай  пятки,  не  то  в  гроб  вгоню!  Я  шутить  не  люблю.  Я,  ведь,  тебе,  шкуре  барабанной  не  Игорь  Северянин!  Ошиблись  адресом!  Отведите  к  городовому,  не  то  убивцей  могу  быть!  Мария!  Мария!  Мария!  Ты  ли  меня,  я  ли  тебя  израиил.  .
Конечно,  у  меня  ананасов  с  шампанским  нет,  я  честный,  истинный  пролетарий,  даже  предсказать  могу,  когда  революция  будет.  Вернись!    Выходишь  замуж!    -  Начхать!  Много  вас  тут  шландается!  Лиля  лучше!  Пускай  она  рвет  плоды  с  фруктового  сада  великой  души  моей!  Тореадор  смелее!  В  бой!    -  сторонись    -  зашибить  могу!    Бастилия  взята!    Веду  Наполеона  на  цепочке!  Падение  курса  у  Лили.    –  Прощай  мой  гонорар!  –  Сколько  ухлопал  то!    Женщины,  женщины!.  Бросаю  вызов  богу    -    выходи,  старое  пугало,  на  левую  руку!  Держите,  не  то  ушибить  могу!  Кто  еще  там?». 
Этот    набор    фраз   А.Ширяевец   иллюстрировал     отрывками  из  произведений    В.Маяковского.   
Четвертый  период  в  творчестве  В.Маяковского    определялся  так:  «Володя  приспособился.  И  мы  нахалы!  Бей  в  дрызг!  Брошу  папашу  и  мамашу  для  счастья  человечества!  Крой  почем  зря!».    Этот  период,    по  мнению  А.Ширяевца,  иллюстрируют  следующие  строки:
 
Довольно  жить  законом,
данным  Адамом  и  Евой…
*  *
Победители 
шествуют  по  свету
сквозь    рев    стариков  злючий…
Заключительным  аккордом  четвертого  периода    служит  строка:
                 Выворачивайтесь  нутром!
И    хотя  А.Ширяевец  признает,  что  образы  В.Маяковского  необычайно  сочны,  оригинальны,  тем  не  менее,  приходит  к  неутешительному  выводу:  «Вообще  странный  человек  Володя…».
Многие  образы  в  поэзии  В.Маяковского    показались  А.Ширяевцу  следствием  больного    поэтического  воображения,  а    стихотворение-рассказ    «Вот  так  я  сделался  собакой»  сравнивалось    с    бредовыми    рассуждениями    Поприщина  из    «Записок  сумасшедшего»  Н.В.Гоголя.
А.Ширяевец  писал:  «Удивительное  сходство  переживаний!  Затем:  если  мы  сопоставим  возглас  испанского  короля:  «Матушка,  спаси  своего  бедного  сына!  Урони    слезинку  на    его  больную  головушку!  Посмотри,  как  мучат  они  его!»  с  возгласом  гениального  Володи:        
                      Солнце,
Отец  мой!
Сжалься  хоть  ты  и  не  мучай!
или:
Быть  царем  назначено  мне…
Вам  все  становится  ясным.  Бедный  Володя!    И  теперь  нас  не  должно  удивлять,  если  Володя  скажет:
Гвоздь  у  меня  в  сапоге
кошмарней,  чем  фурункул…
или:
Я  знаю    -
солнце  померкло  бы,  увидев
наших  душу  золотые  россыпи…
Приведу  еще  несколько  строк,  свидетельствующих  о  гениальной  художественной  прозорливости  Володи:
У  обмершего  портного
сбежали  штаны
и  пошли    -   
одни!    -
без  человечьих  ляжек!
И  тогда  «зачатый  неведомыми  Голиафами,  такой  большой  и  ненужный»,  доблестный  вождь  русского  футуризма  встанет  во  весь  богатырский  рост.  Впрочем,  нет,  я  забыл  сказать  о  поэме  Маяковского    «Война  и  мир»,  -    поэма  хорошая,  но  роман  под  тем  же  названием  одного  из  «генералов-классиков»,  против  которых  так  ополчился  Володя    -    это  роман  куда    лучше!    Володя  написал  скверную  «Мистерию-Буфф»,    которую  будет  ставить  сам  Мейерхольд.    Володя  еще  много  напишет…
Итак,  причина  странностей  Володи  Маяковского  выяснена.    И  в  конце-концов  все  объясняется  просто,  после  такого  признания  Маяковского:
Я…  выхарканный,  чахоточной  ночью
В  грязную  руку  Пресни…» 
Все это позволяло   А.Ширяевцу    сделать     окончательное  заключение:  «Маяковский  возводится  в  гении,  провинциальные  поклонники  Маяковского  нежно  поглядывали  на  заборы,  дабы  запечатлеть  на  них    обуревающие  их  чувства  в  подражании  «обожаемому  вождю».  Некоторые  заборы  уже  удостоились  высокой  чести  восприятия  такого  рода  литературы…
Мне  передавали,  что  о  Маяковском    появилась  статья  даже  в  чопорном    лондонском  «Таймсе»,  но  мы  вправе  бояться,  а  вдруг  да  статья  эта  послужит  высокомерным  бриттам  материалом  для    трактата  «О  вырождении  Русской  нации»    -    коварство  Англии  всем  и  давно  известно.    России  Маяковский  сказал:  «Я  не  твой,  снеговая  уродина». 
Снеговая  уродина  будет  очень  рада  такому  заявлению    -    дегенераты  ей  не  нужны.    Но  Россия  никогда  не  забудет,  что  храм  русского  искусства,  благодаря  Владимиру  Маяковскому,    превращен  в  «ватер-клозет»,  а  восклицание  дам  (по-видимому  из  тех,  что  встречены  были  Маяковским  на  заре  туманной  юности):  «Ах,  какой  прекрасный  мерзавец!»    -    должно  быть  заменено:  «Ах,  какой  грязный  мерзавец!».
Чтобы  не  выглядеть  в  таких  оценках    одиноким,  А.Ширяевец    в    подтверждение  сослался  на    мнение    Петроградского  Пролеткульта,  напечатанное  в  журнале    «Грядущее»:    «Бутафорский  гром  необходим  футуристам,  как  капиталистам  благородные  слова  о  защите  родины  от  вражеского  нашествия,  потому  что  за  словами  и    за  шумом  можно   потихоньку  делать  свои  делишки.    А  делишки  эти  у  футуристов    -    дискредитирование    рабочей  революции.  Если  же  такой  усердный  шум  производится  по  глупости,  то  тем  хуже    -    услужливый  дурак  опаснее  врага».
  А.Ширяевец согласился с мнением    пролеткультовцев, которые  советовали  В.Маяковскому:  «Прежде  свою  голову  надо  обделать,  или  снести  ее  в  психиатрическую  Бехтерева,  а  потом  уже  писать  приказы  по  искусству». 
.  «Не  сомневаюсь,  -  заканчивал  он     обзор,  -    что  пятый  период  творчества  Маяковского  будет  исследован  не  критикой,  а  профессором  Бехтеревым.  Но  благоухание  от  «Всего  сочиненное  Маяковским»  выдыхнется  не  скоро».   
 
Против    имажиниста  В.Шершеневича.
       Идеи  имажинизма    не  воспринимались  А.Ширяевцем  всерьез.  Он    считал  поэзию  имажинистов  подражательной,  находил  в  ней    следы  символистов,  футуристов,  других  поэтических  направлений.  Как  и  футуристов,  имажинистов    относил  к  разряду  «ошалелых»  людей»,  которые    были  порождены  капиталистическим  Городом.  Лидером  имажинизма  считал    Вадима  Шершеневича,  которого    обвинял    в  непоследовательной  подражательности  то  Блоку,  то  Клычкову,  то  Северянину,  то  Маяковскому.    Особенно  сильное  влияние  на  вождя  имажинизма,  по  мнению  А.Ширяевца,    оказала  «Песнь-песней  царя  Соломона».    Он  привел  из  произведения    такие  строчки:  «Волосы  твои  как  стадо  коз,   сходящих  с  горы  Галлаадской»;    зубы  твои  «как  стадо  овец  выходящих  из  купальни»  и  потом  «глаза  его    -    как  голуби  при  потоках  вод,  купающиеся  в  молоке,  сидящие  в  довольстве».    Знакомство  с  этими  образами    имело    далеко  идущие  последствия.  А.Ширяевец  писал:  .  «Хлопнул  по  не    особенно  высокому  челу  Вадим  Шершеневич    -    эврика!  Вот  утру  нос  и  Игорю  Северянину  и  Владимиру  Маяковскому!  И  стал  с  тех  пор  Вадим  Шершеневич    «имажинистом». 
Как  тут  не  быть    благодарным  Соломону!  И  Вадим  Шершеневич    посвящает  ему  такие  строки: 
Соломону    -    первому  имажинисту,
Одевшему  любовь  Песни- Песней    пестро,
От  меня,  на  паровозе  дней  машиниста,
Верстовые  столбы  этих  строк.
И  еще  цитата  из    «Коробейники  счастья»:
Соломону    -    имажинисту  первому,
Обмотавшему  образами  простое  люблю,
Этих  строк  измочаленных  нервы
На  шею,  как  петлю. 
Но  в  создании  поэтических    образов  В.Шершеневич    перещеголял  Соломона.  А.Ширяевец    привел  следующий  пример  его  образотворчества: 
Слониха  два  года  в  утробе  слоненка,
После  в  мир  на  200  лет,
В  животе  мозгов  1  /  4  века  с  пеленок
Я  вынашивать  этот  бред.
И  у  потомства  в  барабанной  перепонке
Выжечь    -    слишком  воскресный  след.
У  него  в  душе  пасхальный  перезвон.
«Маяковский  ущемлен  окончательно,  -  восклицает  А.Ширяевец,  -  об  Игоре  Северянине  и  говорить  нечего!».
  Неприязненное отношение к имажинистам подтолкнуло  А.Ширяевца  на  создание  пародии    Драма  имажиниста. 
Лягнув  меня  глазами,
Ты  проржала: 
-  Ну  и  кобель
Футурный!  – 
И  стало  дурно, 
И  в  пятке  сердце    жало.
До  трех  недель
Вползаю,
И  слезами
Лилово  щедрыми
Я  истекал!   
Звал 
Снова,
Хотел  блаженства!
Насилий  над  бедрами
Алкал!
Котом  мяукал  – 
Ни  звука!
Но  основные    причины  возникновения  имажинизма,  как  и  футуризма,  А.Ширяевец    усматривал  в  большом  влиянии  городской  культуры  на  современное  общество.  Он  писал:  «Я  не  буду    вдаваться  в  критику,  мое  дело  только  доказать  пагубность  Города,  привести  примеры  осатанения  людей,  болтающихся  между  тротуаром  и  небом,  отлученных  Городом,  сжатых  камнем  и  железом.  Вот  они    -    любуйтесь!».
Голодные    годы   
После  отъезда  С.Есенина  А.Ширяевец принимает   окончательное   решение о переезде  в    Россию.   Советуется с друзьями, просит небольшого содействия у знакомых писателей.   Отправляя  автобиографию    составителю    «Словаря  русских  поэтов  и  поэтесс»  Павлу  Яковлевичу  Заволокину,    просил  его помочь   переезду    в  Москву  или  Петроград.  Ответ  П.Я.Заволокина  был  малоутешителен:   
«Тов.  Абрамов!  Посылаю  Вам  для  просмотра  и  подписи    Вашу  автобиографию…  Переезжать  в  Петроград  я  лично  не  советую  Вам,  т.к.  с  продовольствием  дело    обстоит  катастрофически..  Если  Вы  там  скучаете,  то  зато,    наверное,    не  голодаете…».
Писатель    Н.Степной  отвечал    из  Самары:    «Дорогой  Александр  Васильевич!    Ехать  в  Москву  надобно,  но  забирайте  побольше  провизии.  Иначе  там  плохо.    У  нас  тоже  голодно,  не  то  что  у  Вас…  Сорганизуйте  нам  сюда  посылку    -    мы  бы  за  Ваше  здоровье  устроили  бы  здесь  пирушку».   
Зимы    1920  –  1922  гг. в Ташкенте   были    холодными    и  голодными.  И.  Шпак  вспоминал:  «Всю  жизнь    Ширяевец  жил  в  нужде  и  скитался  по  затхлым  комнатам,  чуланам,  несмотря  на  свою  экономную  жизнь  (он  не  пил  никогда  и  не  курил).  В  период  с  1918  по  1922  год    он  с  матерью  буквально  голодал,  и  4  года  печь  в  квартире  не  знала  дров.  В  холодные  и  сырые  дни  Ширяевец  в  своем  неизменном  рыжем  пальто    валялся  в  постели  и  здесь  же  писал  свои  поэмы,  как-то  «Голод»,  «Мужики»  и  др.,   которые  печати  еще  не  видели.  А  в  те  годы  он    со  слезами  на  глазах  вынужден  был  по  книжке  таскать  свою  библиотеку  на  базар,  меняя  их  на  хлеб…».
Были  проданы  или  обменены  на  продукты  многие  ценные  книги,  в  том  числе  и  с  автографами  дарителей.  Такая  же  участь,  вероятно,  постигла    книгу    А.Блока  с  дарственной  надписью.   
Тяжелое  материальное  положение    наводит  поэта    на  грустные  размышления  о  бренной  жизни.    Он    не  исключал  возможности    преждевременного    ухода  в  мир  иной.    22  января  1921  г.  написал    стихотворение: 
Все-то  снится  с  косою  мне  сватьюшка,
Видно,  время  мне  саван  надеть…
-  Не  забудь  меня,  Волга,  Русь-матушка!
Мои  песенки  станете  ль  петь?..
Все-то,  все  растерял  я,  родимые…
Нет  в  помине  былого  огня…
Но  остались  на  век  нерушимые
Только    -    вы…
Вспомяните  меня!
Это  же  минорное  настроение    одолевает    А.Ширяевца    перед  встречей  Нового  года,  который,  по  его  мнению,    не  предвещал    ничего  хорошего.  Об  этом  можно  судить  по    кратким    наброскам    «Нерифмованные  пустяки». 
«Смотреть  на  солнце  и  думать  о  кресте  над  могилой!    Видеть  звезды  и  не  чувствовать  бога!    Получать  цветы  и  знать,  что  тебя  никто  не  любит!    Дышать  розами,  и  стынуть  северным  полюсом!  В  шуме  аплодисментов  знать,  что  ты  одинок!    Смеяться  и  слышать  в  душе  плакучую  иву!    Черт  возьми!    А  в  общем  все    -    пустяка!».
В  тяжелом  материальном  положении  оказалась  вся  страна,  вовлеченная  в  гражданскую  войну.  Ошибочно  проводимая  хозяйственная  политика  привела  к  тому,  что  многие  центральные    российские  губернии    в  1921  г.    были  охвачены    страшным  голодом.    Поэт  С.Оков,  переселившись   в  Киев  для    продолжения  учебы  в  военном  училище,    писал  А.Ширяевцу:  «Как  же  живешь  ты  с  больной    матерью    -    воображаю.    Я  почему-то  думаю,  что  ты  никуда  из  Ташкента    не  двинулся,  духу,  поди,  не  хватило.    Но  и  в  Ташкенте  стало  теперь  ,  слышь,    голодно  и  жизнь  вздорожала  непомерно…» 
В  Ташкент    из  голодающих  губерний  хлынули    беженцы.  Цены  на  продукты  питания  резко  подскочили  на  рынке,  но  они    были  во  много  раз  ниже,  чем    в  голодающих  российских    городах  и  деревнях.  Из     Самары  Н.Степной  писал  16  июня  1921  г. о жутких ценах на продукты питания:  «Дорогой  друг  Александр  Васильевич!  …  Самара  живет.    Муку  добили    -    до  300  000  р.  за  пуд.  Ждем  дождя,  убавится  наполовину.    Мясо  2000  р.  фунт,  масло     10  000  р.  фунт». 
.  В  июне  в  Ташкент  приехали    «подкормиться»  московские  пролетарские  поэты    М.Герасимов,  В.Кириллов,  Н  .Ляшко,    С.  Обрадович,  Е.Нечаев.    А.Ширяевец  встречался  с  ними,  помогал  организовывать  литературные  вечера.  В  альбоме  поэта    М.Герасимов    записал:
«  Приволжскому  земляку  и  брату    Александру  Ширяевцу. 
…  Гудки  вперебой  говорят:
В  снах  не  блуждай.
Пробуждайся,  народ,  -
Солнце  выходит 
из  огненных  ворот.
Июнь  21  г.  Ташкент».
В  сентябре    А.Ширяевец  встречается  с  прибывшими  в  Ташкент  из  Самары  писателями  Н.Степным,    А.Неверовым. Они  приехали  12  августа  1921  г.  в  товарном  вагоне,  по    пути    устраивая    литературные  вечера,  чтобы  на    собранные    средства    закупить    продукты    для    оказания    помощи  голодающим  Поволжья.   
6  сентября   Александр   присутствовал    на  литературном  вечере   в  Ташкенте  писателей     А.Неверова,    Н.Степного,  П.  Дорохова.  На    вырученные  деньги  были  закуплены    пшеница,  рис,  другие    хлебные  продукты. 
При  первой  возможности  А.Ширяевец  старался  оказывать  посильную  помощь  своим  друзьям,  хотя  его  личная  жизнь  не    была    хорошо  обеспеченной.  .
9  декабря  1921  г.    Н.Степной    писал  из  Самары:  «Дорогой  Александр  Васильевич!    Мешок  Ваш  с  пшеницей  я  передал  в  дом    Павла  Николаевича  Дорохова…».   
А.Ширяевца    разозлило  известие,  что  некоторые  писатели  и  поэты  в  Москве  получают  льготные    кремлевские    пайки.    11  августа  1921  г.  он  написал    П.Я.Заволокину,  составителю  книги  «Сборник  пролетарских  поэтов»:    «Участвовать  в  агитационном  сборнике  и  конкурировать  с  Демьяном  Бедным  и  иными    «пролетариями»,  вкушающими  кремлевские  пайки,    я  не  согласен,  при  сем  будьте  добры  вернуть  все  посланное  Вам.  Я  сын  крестьянской  полевой  Руси,  а  не  той,  которая  проповедуется  в  сферах».    23  октября  П.Я.Заволокин  ответил    ему:  «Стихи  и  автобиографию  Вашу  я  не  посылаю  Вам  обратно,  так  как  думаю,  что  Вы  напрасно  гневаетесь…»  В  антологию  стихи  Д.Бедного  не  вошли.  Книга  Заволокина  вышла  в  1925  году  с  автобиографией  Ширяевца  1921  г.,  которая  была  предназначена  для  неизданной    книги  «Поминальник».   
Потеря  в  голодный  год  многих  тысяч  людей  болью    отозвалась    в    сердце  поэта.  Он  создает  поэму    «Голодная  Русь». Это было произведение  подлинного   откровения   страдающего   и сопереживающего   за  свою  Родину  патриота.    В  основу  поэмы    А.Ширяевец  положил  все  ту  же  борьбу  добра    и  зла  в  условиях  страшного  для  общества  испытания  голодом.  Поэт  обвиняет  в  равнодушии  людей  обеспеченных,  призывает  их    вспомнить    благородную    заповедь    «возлюби  ближнего  как  самого  себя»..
Говорятся  высоконравственные  проповеди,
Но  все  проходят  мимо  коченеющих
У  заборов,  на  площади,
Проходят  говорливые,  опрятные,
К  лекциям,  музыке,  обедам,  ужинам,
Гуляют,  расхаживают,
Улицы,  скверы  нарядными  запружены…
-  Так  было,  так  есть,  ужели  вечно
Так  будет?..
-  Человек!  Человек!
Да  кто  же,
Да  что  же
Тебя  разбудит?
Когда?..
Какая  живая  вода?
Какие  уже  надобно  встряски?.. 
А.Ширяевец    писал  не  только  о  голоде  в  Поволжье.  Его  поэма    –  это  плач  по    всей  умирающей    крестьянской    Руси. 
-  Эх,  ты,  Русь,  безутешница  горькая,
Поросла  твоя  радость  быльем!
Не  тебе  ль,  как  малиновой  зорькою,
Полыхнула  Жар-Птица  крылом!
Что  же  треплешься  ты,  аль  безродная?
Что  же  нет  песен  вешних  твоих?
Долго  ль  будешь  ордою  голодною
Подыхать  у  ворот  у  чужих?..
Поэма  при  жизни  автора  не  была  напечатана.  Публикация  ее  была  осуществлена  только  в  1990  г.
  Сам  А.Ширяевец    старался  по  мере  сил  своих  помогать  голодающим.  Его  стихотворения  Опустевший  двор    и  «Не  прогремел,  не  отозвался  гром…»  были  опубликованы    в  «Книге  о  голоде.»,  изданный  .  1922  г.    Самарской  губернской  комиссией  помощи  голодающим,    средства  от  продажи  которой    поступали  в  фонд  помощи  голодающим  Поволжья  
 
 
                        София Око-Рокова
 
  Александру Ширяевцу
 
Привет тебе, мой брат по лире!
Меня пленил твой смелый стих:
В нем есть размах славянской шири,
В нем пышет Русью каждый штрих!
 
Витиеватостью убогой
Не щеголял перед толпой, -
Идешь своею ты дорогой, -
Дорогой верной и прямой.
 
Тебе мила вся Русь святая,
Ты веришь в мощь ее основ.
Их дух и доблесть воспевая,
Не ищешь ты ходульных слов
.
Красу отчизны необъятной
Впитав отзывчивой душой,
Ты в ярких образах понятных
Ее рисуешь пред толпой…
 
Уклад Руси, ее природа,
Преданья старины глухой,
Величье русского народа, -
 Все  -  воспевается тобой.
 
И песнь твоя неугасимо
Вливает в душу яркий свет…
Прими ж, Баян земли родимой,
От сердца русского привет!
 
1915 год 14 января.   Прибавление к газете
 «Туркестанские ведомости» (№ 18, с.5)
 
 
 
Лариса Гулиянц
 
ДВА АЛЕКСАНДРА
 
Художник и поэт… Оба родились во второй половине 80-х годов X1X столетия с разницей в один год. Но первый, который старше, - в городе Новый Маргелан (ныне г. Фергана Республики Узбекистан), второй - на берегах Волги, в старинном селе Ширяев Буерак, что расположилось среди живописных Жигулевских гор.
Художник - Александр Николаевич Волков. Поэт- Александр Васильевич Ширяевец (Абрамов). Судьбе было угодно, чтобы они встретились. И не просто встретились, а подружились. Произошло это в Ташкенте примерно в 1917-1919 г.г. Сближение их произошло, вероятно, еще и на почве поэзии, ведь Александр Волков не только писал великолепные картины, но и был самобытным поэтом.
Их знакомство и дружба продолжались недолго: в 1922 году Александр Ширяевец покинул Ташкент и возвратился в Россию. Через два года в возрасте 37-ми лет он скончался от менингита. Похоронен на Ваганьковском кладбище в Москве. Александр Волков переживет Ширяевца на тридцать с лишним лет. Все эти годы он, народный художник Узбекистана, продолжал жить в Ташкенте, заниматься живописью и поэзией.
Мысль написать о двух Александрах пришла не сразу. Работая в Ферганском краеведческом музее, на родине Александра Волкова, я познакомилась с его сыновьями Валерием и Александром, тоже художниками (оба сегодня живут в Москве). Они помогли собрать в нашем музее небольшую коллекцию своего отца, биографические материалы и воспоминания, каталоги выставок. Знакомясь с биографией А.Н. Волкова, узнала о его встрече с Сергеем Есениным в Ташкенте в мае 1921 года и о том, что устроил ее поэт Александр Ширяевец.
О  Ширяевце, работая в Фергане, почти ничего не знала. Четыре с лишним года назад переехала на постоянное место жительства в Самарскую область. И однажды, находясь в Москве, от старшего сына А.Н. Волкова Валерия узнала, что у А. Ширяевца, оказывается, было стихотворение, посвященное его отцу. Оно опубликовано в газете «Волжская коммуна» 5 августа 1989 года. Валерий Александрович попросил найти это стихотворение и прислать.
Не мешкая, отыскала в областной библиотеке подшивку газеты за тот год. Вот тогда и решила написать о двух Александрах: художнике и поэте. Если о Волкове информации было достаточно, то о Ширяевце- почти ничего. Стала понемногу накапливать материал о нем: изучала архив поэта в Самарском областном литературном музее имени М. Горького, побывала в мемориальном доме-музее на его родине в селе Ширяево, познакомилась с краеведческой литературой. Так появилась эта публикация.  «Баюн Жигулей и Волги»
Так в одном из своих писем назвал Александра Ширяевца Сергей Есенин. Оно пришло в Ташкент из Петрограда после победы Февральской революции 1917 года. Их заочная дружба началась в 1915 году и продолжалась до последних  дней Ширяевца.
Детство Александра прошло в родном селе на берегу Волги. Здесь он поступил в единственную в селе церковно-приходскую школу, которую окончил в 1898 году. Из автобиографии: «…Читал книги, заносимые в село торговцами-лубочниками. Первым прочитанным поэтом был Кольцов, потом – Лермонтов. Иногда отец выписывал «Родину» или «Ниву». Отец был очень добрый человек, любил читать, играть на гармони, петь…»
После окончания школы Саша поступил в Самарское епархиальное городское училище. Но в 1902 году учебу пришлось оставить – неожиданно скончался отец. В 15 лет начал трудиться. Работал писцом в канцелярии казенного лесничества, затем чернорабочим на бумаго-красильной фабрике в Самаре. Здесь и оказался втянутым в революционные события, потому в конце 1905 года, дабы избежать ареста, уехал с матерью в далекий Туркестан.
В Ташкенте Александр Абрамов (псевдоним Ширяевец он возьмет позже) устроился служащим в почтово-телеграфную контору. Потом были города Коканд, Чарджуй, Бухара и снова – Ташкент. И так до 1919 года – служба по почтовому ведомству.
Писать стихи Александр начал рано, в 7-8 лет, но печататься - только с 1908 года. Вначале в туркестанских газетах, когда и взял псевдоним Ширяевец по названию родного села. В 1911 году стихи молодого поэта вошли в коллективный сборник «Ранние сумерки» (Ташкент). Примерно в это же время они начинают появляться и в «тонких» столичных журналах-еженедельниках: «Почтово-телеграфный вестник», «Народный журнал», «Ежемесячный журнал»…
В декабре 1914-го Александр Ширяевец заочно становится членом Суриковского литературно-музыкального кружка, который выпускал в Петрограде свой журнал «Друг народа». Заочно же знакомится он с поэтами Николаем Клюевым, Сергеем Городецким и чуть позже – Сергеем Есениным. В № 1 журнала за 1915 год появились одновременно стихотворения: «Узоры» С. Есенина и «Хоровод» А. Ширяевца. После публикации Есенин шлет ему в Ташкент восторженное письмо, которое положило начало их длительной дружбе и переписке.
Из письма Сергея Есенина: «Извините за откровенность, но я вас полюбил с первого же мной прочитанного стихотворения… Со стихами моими вы еще познакомитесь. Они тоже близ вашего духа…»
Первая значительная книга стихов А. Ширяевца «Запевка» вышла в 1916 году в Ташкенте. Большая часть произведений в ней, как и в последующих сборниках, была посвящена родной Волге, Жигулям…
Что мне дива Туркестана,
Груды серебра-добра,
Я глядеть на Волгу стану
С караульного бугра.
И еще:
Есть ли что чудесней
Жигулей хребтов?
А какие песни
С барок и плотов!
А какие сказы
Ходят с голытьбой!
Услыхал и сразу
Закипел гульбой.
В 1919 году в Ташкенте в издательстве «Студия искусств» вышел лирический сборник «Альманах стихов», где были напечатаны и стихи А. Ширяевца. В одной из местных газет вскоре появился следующий отзыв критика: «Чувствуешь влажный волжский запах и ветер при чтении стихов А. Ширяевца. Поэт, что называется, пропах Волгой. Его стих залихватский и звонкий. Такие стихи просятся наружу из груди… Их петь над Волгой, в ее лесах. Но поэт поет нам здесь, и мы видим эту дорогую исполинскую реку, слышим величественный ритм ее богатых волн, чувствуем, как льется к нам в душу ее влажный воздух».
Как говорится, ни прибавить, ни убавить. А ведь за все шестнадцать лет службы и жизни в Туркестане Александр лишь один раз смог вырваться на Родину – в 1915 году.
В мае 1921 года произошла долгожданная встреча двух крестьянских поэтов. Сергей Есенин приехал в Ташкент. В городе он пробыл три недели. Несколько раз бывал у Ширяевца на улице Новой, 56, где Александр жил с матерью Марией Ермолаевной. В Ташкенте Сергей Есенин встречался с читателями. Одна из встреч состоялась в Туркестанской публичной библиотеке, где Есенин читал только что законченную поэму «Пугачев». А еще А. Ширяевец познакомил его с художником Александром Волковым, привел к нему домой.
При встрече А. Ширяевца с С. Есениным был решен вопрос о его переезде в Москву, что и произошло осенью 1922 года. Здесь поэт активно включается в столичную литературную жизнь. Один за другим выходят из печати его поэма «Мужикослов», сборники стихов «Узоры», в 1924 году – «Раздолье». В начале 1924 года его принимают в члены Всероссийского союза писателей.
Но 15 мая того же года поэт ушел из жизни. Сергей Есенин, которого потрясла смерть друга, в заявлении в Союз писателей объявил себя «душеприказчиком по литнаследству покойного». Несколько дней спустя для «Красной Нови» им было написано известное стихотворение на смерть А. Ширяевца - «Мы теперь уходим понемногу».
 
 «Ташкентский лев», «Легенда Ташкента» - это об Александре Николаевиче Волкове, необычном человеке и художнике, авторе знаменитой картины «Гранатовая чайхана», находящейся ныне в Государственной Третьяковской галерее.
Он был необычен, прежде всего, внешне. В начале ХХ века на улицах средневекового Ташкента с его халатами, тюбетейками, чалмами и паранджами он и в самом деле смотрелся неординарно: черный берет, рубашка с отложным воротником, бархатный плащ, короткие шаровары и… военная выправка.
Александр Волков был неординарен и своей живописью, сочной по цвету и музыкальной по ритму, своими мелодичными стихами и музыкальными способностями. А еще тем, что никогда не сдавался обстоятельствам.
По солнцу и звездам
С звериной повадкой,
К голому камню – голым плечом,
Радость схватить
Мимоходом в охапку,
Крутость дорог мне
Всегда нипочем.
Так писал А. Волков в одном из своих стихотворений начала 1920-х годов.
Детские годы А. Волкова прошли на далекой окраине Российской империи в Новом Маргелане (Фергана). В 1897 году Александр поступил в Ташкентское реальное училище. Уже там он делал успехи в рисовании. Окончив четыре класса, продолжил образование в Оренбургском кадетском корпусе, а затем – Петербургском университете. Занимаясь в университете, Александр одновременно посещал частную школу художника-акварелиста Д.И. Бортникера.
Но с третьего курса он оставил университет, чтобы полностью посвятить себя живописи. Поступил в Высшее художественное училище при Академии художеств, затем перешел в частную художественную школу Бернштейна. В ней в то время консультировали и преподавали Николай Рерих, Иван Билибин и другие известные художники. Именно здесь А. Волков получил основы профессионального академического рисунка.
Уже в Петербурге Александра начинает привлекать живописная манера Михаила Врубеля. В 1912 году он приезжает в Киев, где знакомится с монументальными произведениями любимого художника – фресками во Владимирском соборе и Кирилловской церкви. Здесь, в Киевском художественном училище, и решил Александр завершить свое образование. В 1916 году А. Волков возвратился на родину. Преподавал в школах и студиях Ташкента, много писал сам, запечатлевая на своих полотнах так любимый им Туркестан: чайханы, караваны, восточных музыкантов…
Вероятно, тогда-то он и познакомился с Александром Ширяевцем. Они сблизились на почве поэзии. А. Ширяевец, хотя и воспевал больше родную Волгу и Жигули, очень точно смог передать в своих стихах и туркестанскую природу:
Посевов изумрудные квадраты,
Ряд тополей, талы, карагачи…
Речонка… Запах близкой сердцу мяты
И солнца необычные лучи…
А вдалеке грядой неровной,
Длинной
Вонзились в небо
Горные вершины.
Живопись Александра Волкова отличало праздничное буйство красок. Известный турецкий поэт Назым Хикмет писал: «У этого прекрасного мастера все отлично: и линии, и форма, и композиция. Но великолепнее всего – его краски». Такими же были и его стихи:
Арыков азиатский лепет
И возглас азанчи в вечерний час,
Звенящей песни знойный трепет
В сердцах расплавленных угас.
А месяц – в желтой звездной сети
В палас вклинился голубой
Среди пиал из звонкой меди
Кумган с узорчатой резьбой.
В мае 1921 года в открытые двери квартиры Волковых в Ташкенте вместе с А. Ширяевцем вошел Сергей Есенин. Позже Александр Николаевич напишет: «Это было так неожиданно и так просто». Мастерская художника была увешана картинами и этюдами, они «горели» красками. Золотисто-оранжевый колорит напоминал о солнце Туркестана. Есенин назвал Волкова поэтом красок Востока. А потом они читали друг другу свои стихи. Сергей Есенин был восхищен творчеством Александра Волкова и посоветовал ему устроить выставку в Москве, обещал посодействовать.
Действительно, спустя два года выставка состоялась – в клубе Университета трудящихся Востока. Александр Волков представил на ней 120 своих работ. Александр Ширяевец к тому времени уже жил в Москве и вполне мог побывать на этой выставке. Может быть, именно тогда он и написал свое стихотворение «Художнику Александру Волкову»:                   В твоих картинах солнце  заплясало,
В них Туркестан звенит  огнями красок!
Быть может, солнце  их нарисовало,
Быть может, это чары  древних сказок?..
Цвета – зеленый, желтый, синий, алый
Вливаются поющею рекою!
- Да, ясно, ясно:  солнце рисовало!
Но знаю: ты водил его рукою!
Это стихотворение было обнаружено в неизвестном архиве А. Ширяевца, найденном в г. Куйбышеве, и впервые опубликовано в газете «Волжская коммуна» 5 августа 1989 года. Даты под ним не было.
Память жива. Живописные творения Александра Волкова хранятся и экспонируются в Государственной Третьяковской галерее, Русском музее, Государственном музее Востока в Москве, музеях Ташкента, Нукуса, Ферганы, частных собраниях в России и за рубежом. Весной этого года в Третьяковке пройдет большая выставка к 120 -летию А.Н.Волкова (юбилей был в прошлом году). Ее готовят сыновья Валерий и Александр, caми известные и самобытные художники.
В родном селе Александра Ширяевца в 1978 году открыт мемориальный дом-музей. Куйбышевское книжное издательство выпустило несколько сборников стихов поэта. А в литературно-публицистическом сборнике «Голос земли самарской» в 1990 году читатели познакомились и с прозой Александра Ширяевца: эти рассказы были напечатаны лишь однажды - в туркестанских газетах и альманахах еще при его жизни. Надо думать, что и в нынешнем году 120-летие поэта на самарской земле отметят достойно.
«Волжская  коммуна»  7 апреля 2007 г.
                                                                                                               
                                                                                                                
С.Южный
А.В.Ширяевец в Бухаре 
В  ноябре  1921  г.    А.Ширяевец  решил переехать  в  Бухару,  столицу  Бухарской  Советской  Республики.    В  его    «Послужном  списке  почтово-телеграфного  служащего»    записано:  «В  Управлении  Народной  связи  Бухарской  Советской  республики  состоит  в  должности  заведующего  телеграфной  конторой  при  Совете  Народных  Назиров  (Комиссаров)  с  20  ноября  1921  г.». 
Перед  отъездом  в  Бухару     обострились    отношения  с  Маргаритой  Костеловой,  которую  Александр  всерьез    считал  своей  невестой..    Все    разговоры    с  ней    о    женитьбе    не  получали    поддержки.  Возникли  подозрения  с  обеих  сторон  в   неверности.  В  письме    М.Костеловой  в  сентябре  1922  г.  из  Москвы    А.Ширяевец     напомнил    ей  об  этом  периоде: 
«Вот  мы  вышли  и  когда,  шагнув  несколько  шагов,  Вы  остановились  у  перил,  я  подумал:    «Что-то  не  то».  Мне  пришлось  начать  «официальный  разговор»  и  немедленно  выяснилось,  что  Вы    «заняты».  Я  знал  прекрасно:  под  Новый  год  занятий  у  Вас  никаких  не  будет,  сопоставил  все  это,  и  все  примирительные  слова  застряли  в  глотке.  Несмотря  на  это,  вечером  хотел  идти  к  Вашим,  по  душам  переговорить,  все  уладить,  но  решил    -    я  лишний,  не  пошел…».
Переезд  в    Бухару  был  связан  с  желанием  улучшить  свое  материальное  положение.    И.  Шпак  вспоминал:  «Измученный  голодом,  холодом,  обносившись,  он  приехал  с  матерью  в  январе  месяце  в  Старую  Бухару.  Стояла  непролазная  грязь,  а  у  Ширяевца  сапоги  протекли.  «Вот,  брат,  беда,    броненосцы  мои  дали  течь,  погибать  придется.  Вот  маленько  себя  реставрирую,  сошью  сапоги,  брюки,  и  тогда  можно  будет  махнуть  в  Москву».
Бухару    А.Ширяевец    хорошо  знал,  так  как      до революции    некоторое    время    работал    в  городском     почтово-телеграфном  ведомстве.  Он  надолго  запомнил    неухоженные    исторические    памятники  в  городе,  древние  захоронения  мусульманских    святых,  протяжные  призывы  мусульманских священнослужителей     для  совершения  молитвенного    обряда.   В  стихотворении  Бухара      писал:                       В  лунном  свете  мечети  застыли.
Крик  гортанный  за  стены  упал.
Замелькали  шакалы,  завыли
У  древних  могил.
 
В  лунном  свете  старинные  были
Оживут  до  последней  звезды.
Крепко  пахнут  и  тленом  и  гнилью
Кладбища,  пруды. 
Александр   хорошо  знал    рассказы  о  жестоких    карах  в  дореволюционной  Бухаре    за  совершаемые  преступления.    Судьи  эмира    нередко  приговаривали    провинившихся    к  смертной  казни,  которую  всенародно  приводили  в  исполнение    через    сбрасывание    осужденных  с  Башни  смерти.    Эта    башня    А.Ширяевцу    была  знакома,    возможно,  что    он  и  сам    в  дореволюционное  время    был  очевидцем    жуткой    картины    казни.    В  1916  г.    в    «Туркестанских  ведомостях»    он    напечатал    очерк    Башня  смерти.   
«Высоко  и  гордо  вознеслась  она  над  Бухарой…  Внизу,  у  ее  подножия  базар,  и  скучные  постройки,  направо  и  налево    -    две  мечети    -    свидетели  того,  что  совершалось  когда-то  здесь.  Во  все  стороны  разбегаются  узенькие,  пропыленные,  кривые  улицы.  Кипит  деловая  жизнь:  тянутся  с  товарами  верблюды,  снуют  бронзовые  граждане  «благородной  Бухары»…  А  надо  всем  этим  сине-бирюзовое  небо…  чистое,  чистое,  без  единого  облачка…
Когда  выстроена  эта  башня?  Думается,  что  не  в  столь  отдаленное  время:  очень  уж  она  «чистенькая»,  словно  вчера  только  появившаяся  на  свет  божий.    Гладкая,  без  всяких  украшений,  так  свойственных  Востоку,  словно  гигантская  пушка,  или  фабричная  труба,  и  только  там,  у  самой  вершины  несколько  темных  продолговатых  отверстий    -    оттуда  толкали  преступников.  Да  неужели  это  правда?    Не  сказка  ли?    -    Нет,  правда.
Быль    -    страшная  быль,  которую  мог  осуществить  только  азиатский  ум…  Против  воли  начинает  мерещиться  она…  Такое  же  сине-бирюзовое  небо,  знойная  истома…  И  вдруг  слышны  тысячи  голосов,  и  тысячная,  разноцветная  толпа  заполняет  улицы…  День  казни…  Ведут  преступника…  Вон,  впереди,  расшитые  золотом  и  серебром  кази  и  другие  именитые  лица…  Вот  стража  ведет  преступника.  Он  упирается,  он  знает,  что  его  втолкнут  в  эту  дьявольскую  трубу,  но  его  подталкивают,  и  он,  бледный,  как  полотно,  плетется  к  месту  казни…  Вот  они  у  подножия  башни,  он  испускает  дикий,  гортанный  крик  и  падает  на  руки  стража.  Нижняя  дверь  захлопывается  и  скрывает  жертву  и  палачей.  Толпа  замирает  и  ждет,  когда  они  появятся  там    -    наверху.  Летят  минуты,  жуткие  минуты!  И  вот  они  показались  там!  Видит  ли  он  это  прозрачное,  бирюзовое,  небо,  эту  разноцветно-пеструю  толпу?  Кто-то  машет  ему  оттуда,  может  быть  знакомый,  с  которым  он  лишь  неделю  назад  мирно  беседовал  в  «чайхане»,  может  быть,  отец,  жена  посылают  свой  прощальный  привет.
Вот  он  последний  раз  творит  молитву…  Его  подталкивают…  Толпа  вздрагивает  и  ахает..  С  высоты,  кувыркаясь,    летит  большой  комок…  человек.  Вот  он  глухо  ударяется  о  землю…  Толпа  тихо  шарахается  в  сторону…  Правосудие  торжествует… 
Синее-синее  небо.  Кипит  деловая  жизнь:  скромно  плетутся  арбакеши,  важно,  развалясь,  едут  на  извозчиках  знатные    лица,  купцы,  чиновники…  С  корзиной  на  голове  идет  продавец  лепешек  босой,  загорелый  старик  развешивает  виноград…А  когда  сумерки  начинают  окутывать  благородную  Бухару  и  протяжно  закричат  муллы,  жуткое  чувство  начинает  прокрадываться  в  сердце.  И  снова  башня  делается  страшной!  Кажется,  что   там  в  вышине,  в  темном  отверствии  кто-то,  бледный,  бледный…  Стонет  и  кричит  смертным  криком  и  протягивает  руки…»
    К  1922  г.    многое  изменилось  в  жизни  горожан  после  свержения  эмира    и  провозглашения    советской  власти.   Изменения  в основном коснулись  общественной жизни бухарцев. Новые социальные перемены  были   необратимыми.   Сам  же    город    внешне  мало  изменился.    Все  также  призывали    на  молитвы  муллы,    шумел  многоголосо    огромный  рынок,  а  рекламные  надписи  привлекали    покупателей.    Башня  смерти  не  была  разрушена,  но    ее  не    стали  использовать    для  совершения  казни. 
В    стихотворение  Башня  смерти   А.Ширяевец   напомнил  о    прошлом  ее  предназначении:
Без  дел  остался  каменный  вампир,
Стоит,  приветным  зноем  обогретый,
Недавно  с  трона  сброшен  был  эмир,
Но  отчего  ж  не  с  башни  страшной  этой.
В  Бухаре  А.Ширяевец  узнал,  что  во    время  подавлении  восстания  местного  населения  в  Нарыне  Семиреченской  области    погиб  его    друг,    многообещающий  молодой  поэт  Дмитрий  Кирьянов,  который    оставил  небольшое  поэтическое  наследие.    В  1919  г.  в  Туркцентропечати  был  издан    сборник  стихов  «Круг  заклятый»  Д.Кирьянова.  «Стихотворения  его  проникнуты  большой  искренностью  и  обнаруживают    чуткого  и  знающего  мастера,  -  писал  А.Черновский    в    журнале  «Книга  и  революция»  .  –  Мы  знаем  всего  25  –  30  стихотворений  рано  погибшего  поэта,  и  ни  одно  из  них  не  дает  впечатления  «словесности»,  надуманности,  все    -    разноценные  по  технике    -    дышат  живой  и  бьющейся  мыслью».
 Еще при жизни Д.Кирьянова  Александр посвятил ему стихотворение У Каспия.  На смерть друга откликнулся стихотворением   Дмитрий Кирьянов
Ушел, и вот венок твой вижу смятый,
Любимый мой, единственный мой друг!
Как рано ты вступил в «заклятый круг»,
Как страшен блеск огнистого заката!
 
О, если б ведать участь человечью!
О, если бы вернуть тебя назад!
Пусть прозвенят метели Семиречья,
Где струны лиры сгубленной лежат!
В  марте    1922  г.  в  Бухаре    А.Ширяевец   написал  стихотворение    Стрелецкая,    в  апреле    -    Максим  Ионов,    Алатырь,    Егорий,    в  мае    -  Розовый  билет  (памяти  отца)  из  биографического  цикла..
Климат  Бухары  ухудшил    здоровье  А.Ширяевца  и    Марии  Ермолаевны,  которая  к  тому  же    заметно   постарела  и    внешне  сильно  изменилась.  Эти перемены в облике любимой матери  отражены    в    стихотворении  Мать
Все  глубже    -    шире    росплесни  морщин, 
Страшнее  зов  последнего  удела…
В  глазах  все  больше  грусти…  В  дым  лучин
Ты  песню  первую  свою  запела. 
Теперь  горит  «лектричество»…  Увы,
Кровь  древнюю  оно  не  обогреет…
-  Все  ниже  склоны  милой  головы,
Все  чаще  волосы  седеют  и  редеют.
Требовалось    лечение,  которое    невозможно  было    на  должном    уровне    осуществить  в  Бухаре.  Летом 1922 года  вопрос о переезде в Россию  был окончательно решен.   И. Шпак  вспоминал:  «Летом  того  же  года  его  и  мать  свалила  тропическая    малярия,  и,  вместо  «реставрации»,  он  уехал  в  Москву  чуть  живой.    «Вот  видишь,  как  я  поправил  свои  дела  в  Бухаре», -  говорил  он,  уезжая  в  красном  вагоне». 
 
 
Сергей Зинин, Альбина Маркевич
 
О найденных в Ташкенте письмах и стихотворениях А.В.Ширяевца
Не  складывалась    у  А.Ширяевца    личная    жизнь.  Отношение  поэта  к  девушкам  было  своеобразным.  «Он  любил  в  любимой  девушке    свою  мечту,  приписывая  ей  качества,  которых  порой  его  героиня  не  имела,  -  вспоминал    И.Шпак.  -    Они  вдохновляли  его  на  творчество,  но  когда  дело  доходило  до  женитьбы,  а  порой  девушка  готова  была  и  отдаться  ему,    он  ей  говорил:  «Не  стоит  опошлять  прекрасных  моментов.  Пусть  я  останусь  чистым  и  возвышенным  в  ее  мечтах».
О    сложной,  как  ему  казалось,  неразделенной  любви    А.Ширяевец    писал    в  стихотворении    Колечко.   
Случайно  ты  взглянешь    -    весна  зацвела!..
Уронишь  словечко    -    запели  печальные,
Вот  только  обидно:  зачем  ты  взяла,
Зачем  ты  надела  колечко  венчальное!
Пасхальная  свечка  в  душе  замерла…
Схоронишь  колечком  под  стоны  прощальные…
-  Ах,  если  бы,  если    -    сняла,  отдала
Обратно  колечко  свое  обручальное.
Своим  избранницам   он  дарил  цветы  и  всегда  высказывал  свой  взгляд  на  замужнюю  жизнь,  к  которой  относился  порой    пренебрежительно,  спрашивая  своих  подруг:  «Неужели  вам  хочется  пошлой  жизни  с  ее  серыми  буднями?»    Когда  же  узнавал,  что    любимые  или  любящие  его  девушки  выходили  замуж,  то    только  с  грустью  вспоминал  их:  «Что,  ты  не  видел  Кати,  она,  кажется,  как  и  все,  стала.  Теперь  мне  с  ней  не  хотелось    бы  встречаться,  иначе  мечты  улетят.  Пусть  она  живет  в  моих  мечтах  светлой,  радостной  и  чистой».
При  встрече  с  мужчинами-приятелями  А.Ширяевец  в  вопросах  любви и   брака намеренно    хотел  казаться  циником.  Возможно,  что  сдерживающим  началом  создания    семейного  счастья    была    его    обычная  бытовая  неустроенность    в    личной  жизни.  Когда    его  спрашивали  близкие  друзья:  «Почему  ты  раньше  не  женился,  ведь  на  твоем  пути  стояло  много  прекрасных  любящих  тебя  девушек?»,  то  он  обычно  отвечал:    -  «Нужда,  братец,  преследует.    Мерзнуть  в  холодной  комнате  и  голодать,  лучше  уж  одному».
С   девушками    Александр  всегда  был  честен  и  последователен.  Поступиться  своими  убеждениями,  принципами  он  не  мог  даже    в  угоду  своим  чувствам.  Показательно   в  этом  отношении  его    кратковременное  увлечение    девушкой   во время   обучения  в  Туркестанском  народном    университете. 
На  историко-филологическом  факультете    А.Ширяевцу  приглянулась  студентка    Наталья  Михайловна    Саввич  (1897  –  1988).  Наташа  родилась  в  семье  офицера,  который  примыкал  к  революционному  движению,  за  что  был  заключен    в  Петропавловскую  крепость,  а  затем  выслан    в  Среднюю  Азию  в  штрафной  батальон  с  понижением  в  офицерском  звании.    До    1917  г.    Наташа  училась  в  Москве.  В  1918  г.  возвратилась  в  Ташкент,  стала  заниматься  на  историко-филологическом    факультете  Туркестанского  народного  университета.    В  студенческой  группе  держалась  обособленно.  Не  скрывала  своей  религиозности,  часто  посещала  храмы.    Писала  стихи.  Одно  из  них    Звездочки  снежные  было  напечатано  в  «Туркестанских  ведомостях».  .Любовь  к  поэзии  сблизила  ее  с .  Ширяевцем,    который  для  нее    стал  в  поэзии    авторитетом.    Он  же,  учитывая  разницу  в  возрасте,    в  отношениях с   ней  занимал  покровительственную  позицию,  но  симпатий  к  девушке    не  скрывал.    Иногда  набирался  смелости  и  заводил  разговор  о  возможном    сватовстве.    Наташа  в  таких  случаях  отшучивалась,    заявляя,  что    участь  монашки  ей    не  грозит,  что  у  нее  уже  есть  довольно  много    кандидатов  в    мужья.    А.Ширяевец  написал    по  этому  поводу    шутливое    стихотворение (печатается впервые):         
             26  женихов 
(Почти  истинное  происшествие) 
Встали  в  ряд  перед  Наташей
Женихи    -    их  двадцать  шесть!
Мы,  руки-де  просим  Вашей,
Нам  без  Вас    -    ни  пить,  ни  сеть!..
 
Опустивши  очи  долу,
Шлет  Наташа  им  ответ:
-  Не  прислушивайтесь  к  Полу,  -
Натворит  он  много  бед!..
 
Нужно в духе христианском
Жить, не мысля о жене
Есть обед вегетарьянский,
Видеть ангелов во сне!
 
Мудрость девы-Соломона
Потрясла! Вернувшись вспять,
Лили слезы в панталоны,
Клялись беса отогнать…
 
Лишь один, с лицом сердитым
Рёк  (о, чудо Сатаны!):
- Лучше быть гермафродитом,
Чем остаться без жены.
              (27. ХП. 920).
О    противоречиях  в  характере  Наташи,  которая  любила  именовать  себя    модным  именем  Нелли,  А.Ширяевец  рассказал    в  стихотворении    К  портрету  Нелли-Шипкинской, написанном в декабре 1920 г.   (печатается впервые):
-Сурьезная!  Что  ей    -  дела  мирские!
Поклонники!    -    словами  бьет  их  рьяно…
Поклоны  также  отбивает    -    и  какие!
Чтоб  с  чистым  сердцем  сесть  за… Мопассана.
Сумбурна:  вдруг  бежит  из  церкви  к  цирку…
Круг  святости  давно  ей  чертит  циркуль…
-  Спасайся,  чадо!  Только  бы  не  насмех!
Тяни  из  Ада  к  Раю  грешных  нас    - всех!
Александр    не  одобрял    чрезмерного    увлечения  Наташей    творчеством    Мопассана,    усматривая  в  этом  с  ее  стороны  проявление    пренебрежительного    отношения    к  русской  литературе.  На  эту  тему  они  часто  спорили,    каждый  отстаивал  свою  точку  зрения.  Ширяевец  в декабре 1920 г.  даже  написал шутливое стихотворение (печатается впервые): 
Нелли  не  румянится,
Но…  но…  мопассанится!
-Чудеса!    -    не  наш  он  ведь!
Лучше  Арцибашевить!...
Лучше  к  секте  Санинской,
Нежель  к  мопассановской…
 
-  Дуйте!    -  Жизнь  короткая!
-  Будьте  патриоткою!..
А  когда  опомнитесь
С    жизненных  приятностей,  -
В  келийку  схоронитесь,
Наберетесь  святостей…
 
-Не  зевайте,  Неллочка!
Для  чего  гляделочки!
В  Рай  попасть  успеете!
Ясно    -    вы  сумеете!..
-  Дело  полюбовное
Лучше,  чем  церковное!..
Неожиданно  для  всех,    Наташа  заявила,  что    в  будущем  году  перейдет    с  филологического  факультета  на  медицинское  отделение.  Смену      профессии  Александр    не  одобрял.  Он  полагал,  что  в  сложное  послереволюционное  время  общество  нуждается  в  духовном  обновлении,  где  поэты  могут  сказать  свое  весомое  слово.  
В декабре 1920 г. А.Ширяевец пишет Н.Саввич письмо, которое и по объему, а главное по содержанию,  вышло за рамки  любовного послания. Это было  развернутое  изложение  своего  видения не только   будущих отношений, но и обоснование   роли литературы в воспитании патриотических чувств и  любви к  русскому народу, его истории и культурным традициям.  Текст письма Александр разбил на четыре раздела, каждый из которых  завершался  общими выводами.  Первые три раздела, которые были небольшими, в основном касались  личных отношений А.Ширяевца и Н.Саввич.  Вот что писал Александр Васильевич (публикуется впервые):
Послание первое.
 «Онелленная» Наташенька!  ( Я хочу дополнить разговор, который вел с вами в последний раз.  Я очень уважаю вас  за горение духа в теперешнее утробное время! Это необычно, перед этим я преклоняюсь;  но я должен также сказать и о том, что я вас определенно не перевариваю, и в этом-то вся суть послания моего).
1. На всех перекрестках вы звоните во все колокола и колокольчики своего, довольно крепкого голоса, о том, что  вы решили посвятить себя на служение близким и т.д.  Забота о близких  -  это долг каждого  истинного христианина, велеречивые же предисловия  и предпосылки к этим «заботам», попросту «стоны-звоны-перезвоны»  -  говорят о вашей типично женской болтливости, чего вам, как христианке, избегать следовало бы. Вы, деточка, (думаю, что имею право назвать вас так  -  как старший по летам, и, наконец, как более умудренный жизненным опытом)  отлично знаете, что  великое   делается в тишине, в смирении, а не  при декорациях базара (ну, а раз знаете, идите на площадь в огне Духа, а не с мармеладом своих планов).
2.. Вы,  будучи  студенткой  историко-филологического  факультета,  обладая  даром  слова,    что  называется,  -  ни  к  селу,  ни  к  городу,    -  поступаете  в  Медицинскую  школу!    Вы  объясняете  это  тем,  что  вы  хотите  облегчить    (в  будущем!)  страдания  тех  же  своих  ближних,  ссылаетесь  на  то,  что  такая  мысль  созрела  у  вас  тогда,  когда  вы  болели,  (разболелись)  ваши  пятки  (что-то  в  этом  духе).  Это,  конечно,  весьма  трогательно  (следовало  бы  приплести  сюда  какое-нибудь  «видение»    -    было  бы  еще  более  поэтично!);    нет  сомнения,  что  пятки  и  прочии  принадлежности  тела  некоторых  ближних  очень  нуждаются  в  целительных  мазях,  пластырях  и  прочих  спасательных  предметах,  но  какими  пластырями  и  примочками  залечите  вы  раны  душ  близких  своих?  А  ведь  боль  души,  как  вам  известно,  куда  горше  страданий  телесных!    Пластырь  наложит  любой  захудалый  фельдшеришка,  но  кто  души  уврачевать  возьмется?  Может  быть,    вы  хотите  совместить  то  и  другое?..  Очень  хорошо,  если  это  так,  но  не  слишком  ли  труден  подвиг  сей?..  Не  слишком  ли  долгонько  придется  ждать  ближним  помощи  вашей? (не протянут ли они вместе с пятками и ноги, так и не дождавшись?).
 Затем,  вы  упустили  из  виду  (по-видимому)    такое  обстоятельство:  двум  богам  молиться  нельзя!  Поклоняясь  богу  Медицины,  вы  расстаетесь  с  богом